Было приятно, что Тихонов меня защитил. Не то чтобы я сама не могла противостоять Свете, но человеку, не чувствующему границ, иногда полезно эти границы показать. И лучше, если их покажет кто-нибудь авторитетный. А немногословный, с едким юмором и аристократическими замашками инженер-конструктор по прозвищу Принц всегда вызывал уважение.

Это правило распространялось не только на коллег. Самые высокомерные заказчики рядом с ним… спускались со своих пьедесталов. Он был неизменно спокоен, профессионален и, по выражению Фени и Владимира Семёновича Высоцкого, «надёжен, как весь гражданский флот». Если Саша обещал – считай, уже сделал.

Однажды в ожидании клиента мы сидели в студии до девяти вечера. Пятница, лето. Сил работать не было. Валера, наш художник по мебели, начал разгадывать кроссворд. Не из проходных, которые пенсионеры щёлкают как семечки в рекламные паузы сериалов, а настоящий, серьёзный. Тихонов отгадал весь, даже интеллектуал Феня за ним не успевал.

Саша не стремился к общению, не откровенничал, мы почти ничего о нём не знали. Помню, он удивил всех, когда к нам обратилась барышня с мужем-англичанином. Не страдавший щедростью иностранец рвался обсуждать каждую строчку в нашем предложении, но на таком английском, который никто не понимал. В Англии, кроме Лондона, есть и другие города.

И с ним заговорил Тихонов. Сашин английский был беглым, будто он родился где-нибудь в Ковентри, внятным – каждое слово падало блестящей монеткой. Безупречным. Но мужа барышни он понял превосходно.

– Мы же понимаем туляков и костромичей. И даже таксистов, – пожал он плечами на наши восторги.

Больше тему моей утренней неадекватности Света не поднимала.

* * *

– Я не утомил вас, сударыня? – спросил волк при следующей встрече.

– О чём вы, Вольфрам!

– Вдруг я вам наскучил… – он опустил золотые глаза.

– Нисколько! Я всегда рада вам.

– Спасибо. Симона, вы ведь любите музыку?

– Но как вы узнали?

– Она живёт в ваших снах. В моём мире есть возможность насладиться самой удивительной музыкой и самым изысканным пением. И сегодня – именно та ночь. Вы не против?

– Нет, конечно!

– Тогда поспешим!

Мы очутились возле озера и спрятались в ивняке. Вокруг на богатых покрывалах сидели многочисленные дамы и кавалеры, разодетые по моде земного восемнадцатого века. Они оживлённо беседовали, пили вино, угощались фруктами и печеньем, очевидно, в ожидании представления.

– К сожалению, ближе подойти нельзя. Люди не хотят видеть рядом с собой прóклятых, а здесь и нас не заметят, и мы всё услышим.

Я наблюдала сквозь ветки, как на прибрежных камнях появились молодые девушки с длинными распущенными волосами. Они были очень красивы, печальны и бледны. Некоторые держали флейты, лютни и инструменты, похожие на миниатюрные арфы.

– А вот и артистки, – сказал волк.

– Кто они? И почему так грустны?

– Утопленницы, сударыня. Они безрассудно распорядились своими молодыми жизнями из-за трагичной любви и теперь вынуждены пением предостерегать особ, слоняющихся по берегам водоёмов, от легкомысленных поступков. И будить поздних конников, чтобы те не свалились в воду. Но иногда им позволено давать концерты.

Он умолк. Настала тишина, которую не нарушали ни шум листьев, ни пение птиц, ни шорохи ночных животных. И запела одна из девушек. Мои глаза закрылись сами. Никогда я не слышала более прекрасного голоса! Он очаровывал с первой ноты. К певице присоединились её подруги по несчастью, они заиграли на арфах и лютнях. На плачущих, будто живых, флейтах. Это было восхитительно! Вместе они сплетали волшебную мелодию, уводившую в мир грёз и… раскаяния. Они пели о том, как тоскуют по оставленной юности, как сожалеют о покинутых родных и друзьях. О том, что прощают неверных любимых.

Зрители вытирали слёзы, в траве распускались белые цветы.

– Обещайте, сударыня: что бы ни случилось, вы не будете сводить счёты с жизнью.

Странная просьба! Разве я давала повод так думать о себе? И с чего вдруг мне становиться самоубийцей?..

– Обещаю.

* * *

Утром Аполинэр услала меня на склад керамогранита, потом я заскочила в цех лепнины и, посыпанная поверх складской пыли ещё и гипсовой, навестила одну квартирку в центре. Бедняжка была плоха: строители, приглашённые хозяевами по рекомендации знакомых (знакомые, вероятно, решили им за что-то отомстить), угробили всё, что можно было угробить. Неровные швы между мраморными плитами, небрежно уложенный паркет, перекошенные розетки-выключатели. И всё остальное – кривое, косое, недошкуренное и непрокрашенное.

– Видите, какой плинтус ужасный? – спросил прораб, небрежно махнув последней моделью айфона. – К стене не пристаёт.

– Конечно, кому нужна такая уродина… Приставать к ней…

– А дверь? – продолжал он, игнорируя мою иронию. – Наличник проём не закрывает.

– Как его закроешь, если он выше требуемого на пять сантиметров.

– У нас строго по чертежу! – ярился прораб.

– У вас – не знаю, а тут – полный бардак. Завтра приеду с заказчиком, будем составлять ведомость недоделок, – пробормотала я и пошла к выходу.

– Вы должны были контролировать! – проорал он в закрывающиеся двери лифта.

– Не должна. Надзор не оплачен.

* * *

– Лиза, дружок, выручай, – голос Аполинэр стал подозрительно ласковым. Когда она желала чего-то от кого-то добиться, начинала соблазнять своими русалочьими манерами, вне зависимости от пола соблазняемого.

Я пила на кухне чай с бутербродом, купленным по пути.

– Пожалуйста, съезди сегодня к Евгению.

– Полина, я же не веду его проект.

– Ну, дорогая, больше некому. Мы с Афанасием идём на презентацию, Саша заболел, Роман – в мебельном цехе, а у Светы от Евгения истерика начинается.

Я открыла рот возразить, что истерика у Светы – нормальное состояние, но Аполинэр не дала мне и слово вставить:

– Тебе это сделать проще всех. Проект – не твой, претензии – не к тебе. Ошибки – не твои.

– А что нужно-то?

– Огрехи зафиксировать.

В ответ я застонала.

– Полина, я только что с Остоженки. Сил моих нет. Рабочий день кончился полчаса назад. Я первый раз поела за сегодня. Сначала – на склад, потом к гипсовикам, и ещё Остоженка. Подо мной ног нет!

– Ты по-быстрому. Это, кажется, на нашей ветке метро. Я табличку распечатала, внесёшь замечания, и всё. Ну, Лизок!

Русалки – они такие, где сядут, там не слезут.

* * *

Необходимость вписывать в табличку замечания по ремонту Евгения говорила о том, что ремонт закончен. Свершилось! Света, вернувшаяся от него позавчера с резким запахом валокордина, сказала, что мебель встала хорошо, портьеры висят отлично, ни на одной люстре не треснул плафон. И даже ковры, которые возили ему на примерку восемь раз, лежат как доктор прописал.