чего вы взяли, что меня вгоняют в страх приведения. Я на дух не переношу лишь кладбища и могилы, – ответил я, следуя за ней широким шагом. – Сколько времени вам потребуется для заключения?

Мисс Дю Пьен остановилась, хитро улыбнулась, крепко сжав тонкие губы, и произнесла высоким голосом, точно декламируя:

– Достаточно для того, чтобы вы заскучали.

После, деланно посмеявшись, но так и не ответив ничего конкретного на мой вопрос, женщина, чуть задрав свой маленький острый носик, важной походкой направилась в сторону громоздкого двухэтажного здания, разделенного на женский и мужской корпуса, соединенных просторным вестибюлем. В этой же больнице находился морг, неофициально принадлежащий мисс Дю Пьен, знающей про все, что касалось умерших здесь пациентов.

Оказавшись в палатах Бедлама, люди с душевными расстройствами, связанные и сидевшие с утра до ночи на деревянных скамейках, кричали, прося помощи, отчего по всему телу пробегала нервная дрожь, а тех, кого прятали в больницу насильно, убеждали в том, что они сошли сума, заставляя жить в вечном неопределенном чувстве жути.

Над самыми беспокойными ставились эксперименты и проводилась резекция коры головного мозга, от которой больные переставали испытывать любые эмоции и становились недееспособными.

При входе в Бедлам могло сложиться впечатление, будто это на самом деле музей, а не место скопления психически нездоровых личностей. Весь вестибюль был полностью отделан темным деревом, паркет начищен и отполирован настолько, что он мог заменять зеркала, посередине располагалась массивная резная лестница, сделанная из ясеня, а чуть подальше от стойки регистрации находился малахитовый камин, обставленный диваном и креслами, почти сравнимыми с мебелью зажиточного мистера Мура.

Все в этом месте хотело сбить с толку поступавших больных, отвлечь от приближающегося кошмара, и у больницы получилось бы это сделать, если бы не здешний запах, портящий все представление.

Едкое амбре из этилового спирта, хлорной извести, пахучих мазей и стерильных бинтов моментально возвращало в суровую реальность, напоминавшую о существовании корпусов, где лампочки тускнеют с каждым днем все сильнее, где напольная плитка, вся в сколах и въевшихся пятнах, видела не один век, и где на стенах облупилась грязно-зеленая краска, оголявшая надписи, сделанные безумными пациентами.

Казалось, что по ночам сумрак здесь обретал форму, таинственно передвигаясь по длинным темным коридорам и сквозя через множество наполовину разбитых окон.

Клаудия попросила подождать ее в вестибюле, пока мертвое тело перенесут в морг, и она сможет детально рассмотреть его.

Время шло, женщина не появлялась. Я решил подробнее изучить письмо от потенциального убийцы, которое получил ранее на ужине у Бенедикта. Единственное, что мне бросилось в глаза – это имеющийся у печатной машинки дефект, выражающийся в том, что почти все буквы на бумаге едва заметно двоились.

Не разглядев для себя больше ничего полезного, я откинулся на бархатную спинку дивана и задремал под жалобные, приглушенные стоны больных.

– Мистер Брандт, просыпайтесь, – торопливо прошептала Клаудия, тормоша меня и присаживаясь рядом. – Есть интересная информация.

– Вы негодяйка, а значит, что заключение просто так не отдадите, – ответил я, сонно потянувшись и протяжно зевнув. – Какие имеются пожелания?

– Удивительная проницательность. Не хотите посетить сегодня поздним утром ресторан в Кенсингтоне?

– Вы приглашаете меня на свидание?

Она закатила глаза, после чего посмотрела на меня так, что мне сделалось стыдно за свой глупый шуточный вопрос, и сказала:

– Я приглашаю вас позавтракать.

– Боюсь, мне придется отказать вам и воспользоваться помощью другого патологоанатома. В данный момент у меня нет возможности принять ваше предложение.

– Я вас угощу, – ответила Клаудия, слегка сморщив нос и опустив уголки рта. – Как бы мне не хотелось.

– С этого и нужно было начинать разговор! Во сколько я должен быть на месте?

– Ровно в полдень в ресторане «Кифа». Как планируете добраться до дома?

– Снова один прогуляюсь без денег, но, если хотите, могу проводить вас.

– Нет. Я останусь еще поработать. A bientôt1, мистер Брандт.

Она подмигнула мне и направилась в сторону двери морга, чтобы провести остаток ночи в своей любимой компании достаточно молчаливых людей.

Глава 3

– Послезавтра состоятся похороны лорда Бланша! Его семья будет рада присутствию каждого, кому была небезразлична судьба знаменитого музыканта! – громко вещал новости угреватый подросток, стоя на ящике и размахивая газетой. – Очередное убийство в Уайтчепеле! Возьмут ли на себя ответственность главари синдикатов?

– Дай сюда, – угрюмо сказал я, выхватив из рук парня свежий номер. – Когда вы только успеваете их печатать?

– Три пенса, сэр, – пролепетал он, протягивая ладонь.

Я осуждающе посмотрел на сорванца, чуть приподняв брови, и тут же сменил свой интерес на колонку новостей про ночное убийство, игнорируя требовательные просьбы заплатить за газету.

Без всякого сомнения, я ожидал, что журналисты не позволят себе упустить шанс осветить очередное преступление, случающееся через день в Уайтчепеле. Однако в этот раз газетчики превзошли самих себя, обвинив в содеянном одну из самых влиятельных и многолюдных банд Лондона и рассказав читателям о нещадно растерзанном теле, находящемся в жутком состоянии.

В конце статьи мелким шрифтом было примечание, что полиция уже поймала и назвала имя преступника, а также, что глава уголовного розыска и суперинтендант, возглавлявший отдел Н, отправились в долгий отпуск, и дело передано главному инспектору Скотланд-Ярда.

Скептически усмехнувшись над написанным, я положил газету обратно во все еще протянутую руку мальчишки и посмотрел на часы, висящие над входом в ресторан. Стрелки показывали без пяти минут двенадцать, но Клаудия, которая никак не могла принять, что единственное связующее звено между нами – это наше общее прошлое, не появлялась.

В ожидании женщины я оперся на зонт, слегка откашлялся, почувствовав сухость в горле, и предался спокойному созерцанию бушующей жизни вечно спешащих и занятых людей.

Каждый раз, как только в поле моего зрения попадала мисс Дю Пьен или кто-то упоминал в разговоре ее имя, в памяти всплывали болезненные воспоминания о моей ненаглядной Шарлотте. Помимо прочего, я полностью ограничил общение с врачом не из-за возникшего сложного положения, в котором оказался, а из-за ее манеры вмешиваться в чужие дела и всячески позволять себе говорить колкости в адрес моей бывшей супруги, ибо они были неправдивы настолько, насколько это возможно.

Клаудия любила красиво жить и, не изменяя своим предпочтениям, выбрала заведение, где проводили свое свободное время семьи из сливок общества и где с большой вероятностью можно было повстречать мистера Мура, бывающего здесь каждое утро со своей нелюбимой женой и тремя детьми.

Мужчина всегда приглашал меня разделить с ним завтрак и сильно расстраивался, когда я не принимал его предложения, ссылаясь на несуществующие дела. Остатки моей