На экране в ускоренной перемотке побежала дорога – остатки асфальта, скованные утренним ледком лужи, белая пыль рассыпавшейся разметки… Тёмные домишки с покосившимися крышами… назад… Автомобильная дорога здесь шла прямо рядом с железной, и координатор, наконец, поймал в кадр ржавый дорожный знак с названием населённого пункта, начал возиться с резкостью. Сапёры с любопытством ждали результата.

"ПОЛУНИНО», проглядывали сквозь ржавчину чёрные трафареты букв. А поверх, какой-то немыслимой бирюзово-зелёной краской и как будто бы детской рукой было накорябано: «Осторожно, волки!»

– Не померещилось, – чуть севшим голосом подытожил сапёр.

– А я сейчас мальчика видел, – отозвался кривозубый фельдфебель, сидевший с другой стороны.

– Какого мальчика? – повысил голос Черепанов. – Что говоришь-то?

– На велосипеде, – ответил фельдфебель. – Во-он там стоял под дубом, одна нога на педали, сам в пальтишке красном, и рукой махал… вслед.

– Смотри, Прохоренко, за шутки юмора в репу у меня получишь! – Черепанов уже не на шутку рассвирепел.

– Никак нет, господин майор, всё как есть!

– Серёж, посмотри.

Координатор взялся крутить записи, но пресловутый дуб никак не хотел попадать в кадр. То стена амбара, то щербатый забор закрывали его ствол, и только голые весенние ветки, самый верх шевелюры, можно было рассмотреть во всех подробностях.

– Макарит, у вас птичек не осталось? – Черепанов бросил взгляд на обзорный экран и убедился, что две картинки ещё транслируются.

– Две последних садятся, – настороженно ответила Рита, – вернуть?

Майор покосился на стушевавшегося фельдфебеля:

– Да нет, сажайте.

Два почти одинаковых изображения – поле, гладкая полоска просёлка, белый фургон, – одновременно погасли.

– Макар, а ты что камеры-то раньше времени отключил? – удивлённо спросил Черепанов. – Макар?

Они не идут на прямое столкновение с превосходящими силами, вещал чёртик из табакерки, неизвестно откуда взявшийся мальчик Юра. Они бьют по незащищённым участкам, в подбрюшье. Сеют страх и панику. Исчезают бесследно – чтобы потом материализоваться где-то ещё.

Короткий состав на курьерской скорости проскочил Усолье-Сибирское. Нуклидки перемигнулись зелёным. Никто не проронил ни слова. Все взгляды были прикованы к одинокому, ровному, тонкому столбу дыма там, впереди.

– Вот так махал, – вдруг произнёс фельдфебель, и показал рукой. – Как маятник. Как кукла. Тик-так.

Заскрипели буксы, поезд остановился, координаторы замерли перед развёрнутой во всю ширь экранов картиной, судорожно сканируя далёкую опушку леса. Потому что на поле ничего не было. Скомканный, как консервная банка, догорал фургончик «голубятни». Бесполезным пластиковым крошевом – обломками беспилотников – было усеяно всё вокруг.

Селиван замер в своём углу. Как сквозь вату он слушал крики майора, перекличку координаторов. Под его окошком, развернувшись в цепь, стволы наперевес, бойцы расходились от поезда к уничтоженной «голубятне». На экраны полезла информация с «налобников», и оскалилось в кадр бескровное лицо оставленного в охранении сапёра, и Селиван зажмурился, ткнулся лбом в спинку переднего сиденья.

Надо бы джанкер взять, прыгала в голове мягкая поролоновая мысль. Эту тварь, наверное, только джанкером. Чтобы порушить длинные молекулы, взбить гоголь-моголь. Чтобы вскипели и жахнули дрейковские батареи, высвобождая неестественное количество хранимой энергии. Чтобы стереть с лица земли…

– Селиван, – тихо позвал Черепанов. – Ты подойдёшь?

Он не пошёл. Хотел, чтобы с ним остался душистый и озорной запах Риткиного объятия, её ямочки на щеках, негромкий спокойный голос Макара – «только потрогай крыло, а?» – и совсем не надо было ему видеть мёртвых искалеченных тел. Не надо.

Ослепшие, лишившиеся поддержки с воздуха сапёры возились на пепелище не слишком долго. Отступили, так сказать, сомкнув ряды.

Разумеется, первым, кого они встретили в шлюзе лагеря, оказался Юра Стромынцев. Он посмотрел на сапёров, на Селивана, снова на сапёров, брови его поползли вверх под каким-то невообразимым углом.

– Я же вам говорил! – выпалил он майору в лицо. – Через точки входа, никак иначе – я же вас предупреждал!

Коротко, без замаха Черепанов ударил мальчишку в челюсть. Тот отлетел с пути, стукнулся о надувную стену, и перекрытия пошли ленивыми волнами.

Время склеилось, зарезинилось, слиплось.

Аркадий Львович стёр пальцы о клавиатуру, ругаясь с министерством, выбивая для проекта новые беспилотники, армейское подкрепление, боевую технику. Человек сугубо штатский, предмин бредил установками залпового огня, требовал переподчинить ему лично единственный существующий спутник-разведчик, вёл себя дерзко и глупо.

Черепановцы сразу же приступили к патрулированию зоны лагеря – до темноты огвоздили всё вокруг насколько хватало глаз, в главном зале развернули координаторскую и только после этого разошлись по шатрам, оставив охранение в будке мойщика и орудийный расчёт в бронепоезде.

Шота Георгиевич вернул из Зимы бригаду, начавшую было заниматься дезактивацией паровозного депо. Люди толклись в коридорах, не понимая, куда им деться и к чему себя приложить.

Сеть разрывали сообщения о продвижении моторизованных ТАККовских батальонов на юг, к Каме. В Костроме награждали командарма, велась пафосная онлайн-трансляция.

Селиван растолкал едва задремавшего майора. За его спиной маячил настырный Стромынцев.

– Черепанов, погоди спать! Ты скажи, паутина у точки входа цела? Распределители там, антенны?

Майор осоловело кивнул.

– Ты понимаешь, что «волки» могут скоро вернуться?

Черепанов снова кивнул, свесил ноги с койки, поёжился.

– Не дурак, понимаю. Если только та точка – ближайшая, что не факт. А координатор – он палец на крючке держит, пусть только появятся.

– Так вот, ты только не психуй больше. Выслушай парня.

Майор поиграл желваками, но всё-таки кивнул.

– Мне бы ходульку, – осторожно начал Юра Стромынцев.

Селиван только закатил глаза – ну совсем пацан же!

Два часа спустя из Зимы в сторону Ангарска ушла автоматическая дрезина, управляемая черепановским координатором. Людей на её борту не было.

За Усольем-Сибирским с дрезиной на какое-то время пропала связь. Мальчишка обкусал себе все ногти. Майор обматерил координатора, потом с неохотой извинился. Шота приволок бутыль макаронного самогона. Оказалось, редкая гадость.

Хуже не будет, повторял и повторял себе под нос Селиван. Хуже не будет.

Наконец тысячеглазая сеть видеогвоздей заполучила дрезину во всех ракурсах. Новое устройство попросило опознания и предъявило действующий пароль. Создался и был подтверждён координатором новый канал связи.