– Ничего не могу поделать. – Толстовка висит на нем, как на вешалке. Как ни навязывай ему свой паек, сегодня он всегда выглядит еще более худым, чем вчера.

Сэм пихает меня локтем, кивая на охранника. Томпсон отвечает на какой-то папин вопрос, но это не мешает ему прислушиваться к нашему разговору.

Я понимаю, что брат имеет в виду. Нас всех предупреждали, что уклонение от призыва – верный способ оказаться в тюрьме. Нельзя, чтобы меня подозревали в непослушании, хотя оно так и бродит во мне.

Подходит поезд, до странности пустой в послешкольный час пик. Мы с Сэмом собираемся, как обычно, войти в третий вагон, но Томпсон нас останавливает.

– Для пущей безопасности сядем в первый.

– Почему? – спрашиваю я. – Тут тоже свободно.

– Не важно. – Губы Томпсона сжимаются в твердую линию. – Ты теперь всемирное достояние, и мы должны исключить даже самый незначительный риск.

Мы с Сэмом обмениваемся недоверчивым взглядом. Всемирное достояние?

Втискиваемся впятером в кондукторское купе. От Томпсона пахнет недавним ланчем. Я отворачиваюсь к окну, тоскуя по временам, когда у нас была собственная машина. Автомобили в большинстве стран после катастрофических изменений климата запретили, да поздно: выхлопные газы уже сделали свое дело.

Может быть, я вижу свой родной город в последний раз, только это уже не мой город. Это самозванец, который прикидывается Лос-Анджелесом.

Всюду, от Бербанка до Глендейла, стало еще больше бездомных. Семьи толпятся в грязи, ютятся под рухнувшими линиями электропередачи, просят подаяния у прохожих. Мне хочется зажмуриться, но я, как и каждый день, принуждаю себя смотреть.

За поворотом начинаются Голливудские холмы, где больше нет горделивых букв. Дома после целого ряда землетрясений покрыты пеплом, на улицах глубокие трещины.

– Тебе повезло, что ты уезжаешь.

Оборачиваюсь на голос Сэма. Он тоже смотрит в окно, и по его лицу ничего нельзя разгадать. Встретившись со мной взглядом, он выдавливает улыбку. Я мотаю головой, желая сказать, что я так не думаю, что очень постараюсь вернуться домой. Разве могу я его бросить в такое время? Но при Томпсоне ничего такого не скажешь. Я просто беру брата под руку, склоняю голову ему на плечо, и мы молчим под стук вагонных колес.

Вот уже и вечер. Томпсон сдерживает толпы зевак у нашего двухквартирного дома, а мы вчетвером сидим в кухне-гостиной, делая вид, что у нас все как обычно. Наше жилье больше не кажется мне тесным и неудобным: дом есть дом.

Папа щелкает пультом, и сердце у меня дает сбой при виде собственного лица на телеэкране.

– Блин! – ахает Сэм.

– Наша девочка, – шепчет мама.

Это запись сегодняшней пресс-конференции. Я рядом с доктором Андерсон выгляжу прискорбно неготовой к такому дебюту в поношенных джинсах, бирюзовой толстовке и с небрежно собранными в хвост волосами. Крупный план показывает испарину на лбу, паническое выражение глаз – стыдобища! Впору залезть под диван, но тут на экране, к счастью, появляется Робин Ричмонд, ведущая новостей «Си-эн-эн Тунайт».

– Мы с вами только что видели нашу американскую финалистку, двукратную победительницу Всемирной научной ярмарки – Наоми Ардалан! – Ее мелодичный голос обыгрывает все три слога моей фамилии. – Наоми, собственно говоря, американка во втором поколении: родители ее родителей приехали сюда из Ирана. Возможно, как раз восточные корни объясняют ее интерес к науке и технике, ведь алгебру и гидродинамику изобрели в древней Персии.

– Не забудь про ас-Суфи – он, на минутку, Туманность Андромеды открыл, – бормочу я. Меня трогает, что она упомянула моих бабушек и дедушек, признала их роль в моей жизни.

– Видели бы они тебя сейчас… – тихо говорит мама. Я сжимаю ей руку.

Подключается второй диктор, пожилой Сеймур Льюис.

– От внучки эмигрантов перейдем к финалисту, семья которого живет в Америке чуть ли не со времен «Мэйфлауэра», – к Беккету Вулфу, племяннику президента Соединенных Штатов!

Перед нами лужайка Белого дома. Рядом с президентом стоит высокий парень в школьной форме, мускулистый блондин. Мы с папой переглядываемся – хороший, мол, выбор. Ричмонд, разделяющая, видимо, наше мнение, приподнимает бровь.

– Семейственностью пахнет, тебе не кажется?

Сеймур, известный защитник президента, слегка напрягается.

– Финалистов отбирали НАСА и руководство миссии, а не дядюшка президент.

– Само собой, – кивает Робин. – Родственник в первой колонии на Европе президенту, конечно же, ни к чему. И НАСА он ни на что такое не намекал.

– Перестань! – вскипает Сеймур, но Робин гнет свою линию.

– Я согласна, что каким-то базовым критериям Беккет Вулф отвечает, но будем откровенны: он не Наоми Ардалан.

– Браво, сестричка! – Сэм хлопает меня по спине. – Умыла первого племянника по национальному телевидению!

Я смеюсь, родители тоже. Настроение у нас улучшается, но тут Робин говорит:

– После короткой паузы два бывших астронавта расскажут нам о смертельном риске, которому подвергнутся эти подростки в своем космическом путешествии.

Наше веселье гаснет. Сэм тоже читает «Космический конспиратор», и оба мы знаем, о чем будут говорить эти двое.

– Вечно у них выступают какие-то маловеры, – небрежно бросает папа, но дрожь в голосе его выдает.

– Давайте лучше «Найтлайн» посмотрим, – предлагаю я. Не хватало еще слушать об опасностях, которые меня поджидают.

Папа переключает канал, и мы тут же видим заголовок «Двадцать четыре: почему выбрали именно их». Сэнфорд Пирс, сидя за своим стеклянным столом, объявляет:

– Сегодня вечером мы представим вам две дюжины подростков, от олимпийского медалиста до самого молодого в мире предпринимателя. Шестеро из них вскоре отправятся в космос, чтобы решительно изменить нашу жизнь.

Нам снова показывают ребят, которых мы видели на пресс-конференции. Темнокожий курчавый парень гордо демонстрирует свой переделанный под офис гараж и разработанное им приложение для предсказания землетрясений. Рыжая девочка в белом лабораторном халате стоит в центре роскошного зала, и Вильгельм, король Англии, касается мечом сначала левого ее плеча, затем правого. Мальчик из Азии ведет самолет над океаном и отдает распоряжения второму пилоту лет на десять старше его. Загорелый пловец на вышке для прыжков мне запомнился лучше всех: это итальянский финалист, который старался меня подбодрить.

Под конец на двух половинках экрана появляемся мы с Беккетом Вулфом, и я заливаюсь краской.

– «Найтлайн», как и многих из вас, больше всего интересуют американские кандидаты – Беккет Вулф и Наоми Ардалан, – говорит Сэнфорд Пирс. – Узнав утром об их избрании, мы успели провести кое-какие исследования и сейчас поделимся с вами.