придавала его лицу живой румянец, но он бы предпочел оставаться бледным, чем подвергаться этой ежедневной пытке.

Проходя мимо, Мадока злорадно ткнул его локтем в бок.

– Хороша водичка, да? – спросил он и, хохоча, пошел в трапезную.

– Он не со зла, – успокоил Кента.

– Еще бы, – съязвил Хизаши, – для злого умысла он слишком тупой.

– Так ты же сам его и подначиваешь вечно.

– Я? Поспрашивай обо мне учителей, они заверят, что я идеален.

Куматани ответил ему странной улыбкой.

– Это меня и беспокоит, Хизаши-кун.

Хизаши не нравилось, когда Кента говорил подобные вещи, будто видел его насквозь. Ему вообще не стоило совать свой нос в чужие дела.

– Ты говоришь как старик Ниихара, – отшутился Хизаши. – Это пугает. Не делай так больше.

Куматани ничего не ответил.

В обеденном зале было оживленно, похоже, чем ближе становился день церемонии Гаппай-но хи, тем большее число учеников заражалось от Мадоки восторженным нетерпением. Никто ничего толком не знал. Сэмпаи[8] неохотно делились историями о своем опыте, да и что говорить – в Дзисин иерархия между воспитанниками, младшими и старшими учениками и самими учителями была почти что священной. Тем страннее выглядел Морикава-сэнсэй, читавший им по дороге стихи.

К слову о Морикаве.

Говорят, после ранения он покинул Дзисин и восстанавливался в горном монастыре и к церемонии обещал вернуться. Узнали ученики об этом от Сакурады-сэнсэя, обычно молчаливого, если дело не касалось Морикавы.

– Говорят, в юности они были неразлучны, – проглотив рис, почти не жуя, поделился информацией Мадока. – Хотя кто бы стал дружить с Сакурадой-сэнсэем?

Арата быстро огляделся по сторонам – не прислушивается ли кто-нибудь – и сказал:

– Противоположности притягиваются.

– Как Мацумото и Кента-кун?

Повисла неловкая пауза, и Куматани произнес:

– Не очень хорошо обсуждать жизнь учителей. Давайте доедим и после занятия по кэндзюцу[9] помедитируем в свободное время.

– Еще чего, – фыркнул Мадока. – В свободное время я лучше вздремну.

– Я с тобой помедитирую, Кента-кун, – сказал Сасаки.

У Хизаши вдруг разболелась голова, делая его еще раздражительнее, чем обычно, и чтобы не швырнуть тарелку с овощами в лицо пустомеле-Джуну, он покрепче сжал палочки для еды.

Впрочем, на него никто не обращал внимания, а когда в зал вошла компания Нобуты, то все без исключения младшие ученики втянули головы, желая стать незаметными. Этот болван, как довольно быстро выяснилось, донимал не только Кенту, которого считал деревенщиной, и Сасаки, всячески высмеивая его слишком хрупкую, немного женственную красоту и физическую слабость, но и находил повод испортить настроение всякому, кто попадался на его пути.

Увы, он не так давно перешел в категорию старших учеников, а значит, считал себя вправе задирать нос.

– Если он что-то тебе скажет… – набычившись, прошептал Мадока, которого вообще никто не рискнул бы задирать, не то что Нобута.

– Все в порядке, – заверил Куматани и, сложив палочки, направился к выходу. Только вот спина выдавала его напряжение – и точно. Только он поравнялся с занимавшими места за столом юношами, как кто-то подставил ему подножку.

– Ай-я! – оскалился Нобута. – Осторожнее надо быть, деревенщина!

Куматани выпрямился и, не обернувшись, пошел дальше. Такого обидчики не ждали. По кивку Нобуты один из парней вскочил и потянулся к плечу Кенты, чтобы остановить, но тот ловко увернулся и поймал его взгляд. Хизаши все прекрасно видел и понял, почему прихвостень Нобуты вдруг передумал устраивать скандал.

– Так их, – обрадовался Мадока и повернулся к Арате. – Идем скорее, хочу узнать, как Кента-кун этого добился. Мне нужна его техника убийственного взгляда.

Арата не особо радостно согласился и выбрался из-за стола. Хизаши продолжал хранить молчание, и все же ему тоже было любопытно, что в Куматани успело настолько измениться, раз это стало заметно не только ему, но и окружающим?

Он закончил есть и без спешки направился следом за товарищами.

На улице вовсю светило весеннее солнце, мягко и ласково дул чуть прохладный ветер с вершины горы, и первые распустившиеся бутоны сакуры радовали взор бело-розовыми крупными цветками. Хизаши втянул носом запах апрельской чистоты и свежести. Дни становились теплее, и больше не нужно было кутаться в шерстяное хаори и прятать пальцы в рукавах. Улыбка тронула губы, и именно в этот момент Куматани вздумалось обернуться.

– Так в чем секрет? – донимал его Мадока, а Куматани смотрел на Хизаши сквозь завесу рассыпавшейся челки так, будто пытался запомнить, и это порождало внутри неприятное чувство тревоги.

– Да, Кента, – подхватил он тогда, подходя ближе, – в чем секрет? Признаться, я ждал, что ты снова начнешь извиняться. Что? Неужели больше не считаешь себя недостойным?

– Эй, за словами следи, – встрял Мадока, но Кента перебил его:

– Я долго думал над тем, что ты тогда мне сказал, Хизаши-кун.

– О чем ты?

– То, что ты произнес в замке Мори после пропажи Морикавы-сэнсэя. «Никогда этого не приму», – сказал ты. Это было совсем не похоже на Мацумото Хизаши, какого все знают. Те слова запали мне в сердце, и я долго не мог понять, что они во мне пробуждают. И вот, кажется, понял.

Глаза Кенты в солнечном свете, проникающем через ветви декоративных вишен и слив, высаженных между жилыми павильонами, казались совсем зелеными, яркими и невероятно глубокими.

– Ты забиваешь себе голову ерундой, – Хизаши попробовал обратить все в шутку, однако не вышло. Не с Кентой.

– И я вдруг подумал, – продолжил он как ни в чем не бывало, – что если даже ты готов бороться вместо меня, так почему я опускаю руки? Я собираюсь стать оммёдзи и экзорцистом с вами. Чего бы мне это ни стоило.

Мадока застыл, ошарашенный откровением, будто священной истиной. Арата мягко улыбался и казалось, что для него все было очевидно с самого начала, а вот Хизаши… Хизаши не знал, как правильно отреагировать на то, что буквально поспособствовал чьему-то просветлению.

Стал вдруг для кого-то причиной идти вперед.

И поэтому он рассмеялся.

– Какая проникновенная речь! Жаль, Морикава-сэнсэй не слышал, ему бы понравилось.

Куматани остался серьезен, а потом, вмиг расслабившись и став прежним собой, потеребил бусы, сегодня обвязанные в два оборота вокруг левого запястья.

– Я рад, что сказал это. Простите, что так внезапно.

– Это было очень красиво и смело, Кента-кун, – похвалил Сасаки.

– Настоящий самурай, – добавил Мадока, от души хлопнув его по спине. Кента невольно шагнул вперед, и его лицо озарилось теплой счастливой улыбкой. Кажется, Хизаши не видел ее много месяцев, наверное, с самой осени. И он удивился тому, что вообще думает о чем-то столь незначительном. В какой момент это вдруг стало для него важным?

Хизаши не тронулся с места, глядя в спину удаляющимся товарищам. В душе проснулась непривычная ревность – расстояние между ними увеличивалось, и Хизаши ни с того ни с сего почувствовал себя лишним. Он зашипел сквозь зубы, напугав проходившего мимо воспитанника с горой свитков до самого подбородка, выдохнул и пошел в другую сторону. Вместо занятия у Сакурады он лучше