Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- Тебе светит пятнадцать лет…,- заключила, внимательно всматриваясь в его лицо.
- Пришла сказать, что будешь ждать? – усмехнулся,- Зря, не оценю.
- Знаю, что не оценишь, поэтому, я не за этим,- встала со стула, разглаживая ладонями джинсы, словно они могут помяться…
- Тогда чего приперлась?
- Не хами,- повысила голос, слегка вздернув подбородок,- Рагозин попросил, я пришла. Плел мне о том, как ты меня любишь, как подыхаешь,- голос сочился ядом, а губ то и дело касалась усмешка. Старков подался чуть вперед, что бы удостовериться, не глюк ли она. Подобного он явно от нее не ожидал,- но, как я вижу, у тебя все в порядке.
- Более чем.
- А знаешь, что самое смешное? – приподняла бровь,- ты так не хотел впутывать меня в свои дела, но все равно впутал. Из-за меня ты,- замолчала,- Ребров в камере повесился,- словно перескочила с темы на тему, но она знала, что он видит связь,- из-за меня…и от этого не отмыться…уже никогда.
- Не пори чушь.
- А я так хотела для нас нормальной жизни,- словно не слышала его,- так хотела для нас счастья, но ты все испортил. Искалечил. Уничтожил. И это все так мерзко…
- Ты повторяешься,- стиснул зубы.
Вера, стоявшая к нему в пол-оборота, повернулась, словно в замедленной съемке. Пробежала взглядом по его небритым щекам, замирая на глазах. Темных, бесчувственных.
- Знаешь, - шёпотом, сердце отбило очередной кульбит,- это так странно, а я тебя больше не люблю…кажется…,- опустила голову вниз, чувствуя дрожь тела, ледяные мурашки, разбегающиеся по коже. Знала, что он смотрит. Знала, и до безумия боялась сорваться. Отбросить все, и просто прижаться к нему. К такому родному, угрюмому, безразличному…
- Мне проще,- хриплый голос содрогнул стены,- я тебя никогда не любил.
Вера рассмеялась. Не смотрела на него, больше просто не могла. Ее смех был звонок, но несчастен. Пальцы коснулись губ, словно просили замолчать.
- Выберись, Старков, иначе все это было зря,- бросила напоследок, а после постучала в железную дверь.
Пока охрана открывала дверь, они стояли в нескольких сантиметрах друг от друга. Пара секунд, мгновение, но оно показалось вечностью.
Когда она села в поезд, то сил сдерживать эмоции просто не осталось. Подавленность вернулась, как и накатывающая с такой частой периодичностью истерика. Теперь же у нее оставались двенадцать часов пути - один на один с самой собой. Двенадцать часов, чтобы закрыть для себя двери прошлого. Двенадцать часов, по истечению которых ее встретит новая жизнь.
Глава 4
Полтора года спустя…
«…Уважаемые пассажиры, наш самолет совершил посадку в аэропорту города Москва. Температура за бортом – минус двадцать градусов Цельсия, время – девять часов. Командир корабля и экипаж прощаются с вами. Надеемся еще раз увидеть вас на борту нашего самолета. Благодарим вас за выбор нашей авиакомпании. Сейчас вам будет подан трап. Пожалуйста, оставайтесь на своих местах до полной остановки».
Трап подали быстро, приятное тепло самолета как-то несказанно сменилось удушающей атмосферой аэропорта. За этот год она так полюбила перелеты, но совершенно возненавидела аэропорты. Толпы людей, суматоха, среди которой чувствуешь себя еще более жалкой и одинокой.
После той встречи в СИЗО они больше не виделись. Поначалу было тяжело, тяжело настолько, что спать она могла, лишь когда закинется снотворным. Потому что стоило закрыть глаза, и начинался ад. Персональный. Такой который вскрывал каждую слабость, подлавливал каждый промах, лишал воздуха. Напускная дневная холодность сменялась диким отчаянием и болью. Сердце вырывалось из груди, сопровождаясь вспышками боли. Агония охватывала не только тело, но и разум. Чувство собственной убогости – убивало. Она ненавидела себя, его, не могла простить ему того, что он сделал, того, что сотворил с ними. Не могла, но умирала от этой любви. От этой сумасшедшей боли.
Хотела все забыть. Хотела повернуть время вспять. Хотела никогда его не встретить. Но еще больше хотела сорваться, бросить все, и уехать к нему. Узнать, как он, что с ним. Быть рядом. Хотела, но одергивала себя от глупых, и никому не нужных порывов. Он решил. Он захотел. Он поставил точку.
Он отказался от нее, а она смирилась.
Часы сливались в дни, те – в недели, и дальше и дальше. Так прошел год. Год полный работы, бессонных ночей и медленно успокаивающихся нервов. Почти переболела, пережила. Как-то неожиданно для себя поняла, что чего-то хочет, что жизнь становится цветной, что люди вокруг – не просто массовка. Им не интересовалась. Каждый раз била себя по рукам, как только появлялся этот лишающий разума порыв – узнать, что с ним. На свободе ли он, жив ли… Мерзко, жестоко, возможно. Но она просто не была готова узнать хоть что-то. Узнать хоть горсточку правды, это бы убило ее окончательно. Она верила, что он выбрался, верила, что у него все хорошо. Нет, она не просто верила, она знала, что он выберется из-под любого пресса. Знала!
Забрала с ленты чемодан, выходя на морозный воздух. Вдохнула полной грудью. Так соскучилась по холоду. По зиме. Последний месяц провела в Испании, что-то вроде обмена опытом. Жаркая страна, новые знакомства, море работы. Она протанцевала у Юрковской три месяца, а по их пришествию Ирина взяла ее в основной состав коллектива. Начались гастроли, учеба начала отходить на второй план, и поэтому ей пришлось закончить два предстоящих года за один – экстерном. Жизнь закрутила ее так, что год назад она не могла себе подобного даже представить.
Отдала чемодан таксисту, торопливо забираясь на заднее сидение машины. Очень хотелось увидеть маму, соскучилась. Около полугода назад они переехали в Москву. Димин институтский дружок предложил ему работу в офисе своей строительной фирмы в Москве. Родители недолго думали, и согласились почти сразу. Как сказала Людмила: «перспектива, хорошая работа в теплом кресле, да и Вера сможет с нами жить». Плюс ко всему, почти сразу, как она переехала в столицу, ей позвонил отец. Это был его шестой звонок из Америки. Они долго говорили, и в конце он настаивал, чтобы Вера продала подаренную им квартиру, чтобы приобрести жилье в Москве, конечно, подмечая, что не хватающую для покупки разницу, он добавит.
На парковке у дома она встретилась
