с поездом с подарками, оживленно говорили о предстоящем взятии Варшавы в то время, когда я уже обдумывал отступление. В таких случаях гости бывали тяжелым бременем для нервов.

У проезжавших офицеров различных родов оружия, из дивизий со всех частей фронта мы иногда лучше ориентировались, как действительно обстоят дела в армии, чем из пространных официальных донесений. Я придавал особенно большое значение тесной связи с фронтом, черпал из нее много наводок и соображений, которые всегда потом разрабатывал. Эти военные визиты были мне особенно дороги и ценны.

Часто являлись представители правительства из Берлина и от союзных держав. Имперский канцлер фон Бетман-Гольвег посетил нас первый раз осенью 1914 года в Познани и затем в феврале 1915 года в Лётцене. И последующие имперские канцлеры часто являлись к нам.

Иногда мы принимали членов парламента. У меня всегда оставалось впечатление, что им нравилось у нас, к какой бы партии они ни принадлежали. В беседе с ними, как и с другими частными лицами, я всегда был весьма сдержан в оценке военного положения и в выражении моих воззрений на заключение мира.

Иногда к нам приезжали также представители крупной и тяжелой индустрии, представители торговли, профессиональных и предпринимательских союзов и приглашались к столу. Появлялись нейтральные военные атташе, офицеры, командированные из нейтральных стран для посещения фронта, отечественные и иностранные корреспонденты, а также представители печати, науки и искусства. К столу Главнокомандующего на Востоке особенно часто являлись представители всех частей Восточной и Западной Пруссии.

В числе немецких гостей перебывало много представителей владетельных династий. Особенной честью для нас, конечно, являлось посещение его императорским величеством. Разговор шел столь же непринужденно, как и всегда, и у нас было чувство, что его императорское величество с удовольствием пребывает у нас.

Мне еще потому были особенно удобны эти приемы гостей за столом, что тут мне представлялся случай обсудить различные очередные вопросы. Я выгадывал, таким образом, больше времени для других военных задач.

VI

Управление войсками требует воли и предвидения, но оно требует также господства над огромным армейским организмом, которое может быть достигнуто и удержано только путем железной работы. Необходимо еще большее – это понимание психики войск и особенностей противника. Этого уже работой достигнуть нельзя; такое понимание, как и бесконечно многое другое, зависит исключительно от личности. Значение малых элементов возрастает с величиной задач. Доверие и вера в победу связывают вождей и войска.

При нашей чрезвычайно трудной задаче штабы фронтов и армий делили с нами работу, проявляя самодеятельность и сознательность. Между нами происходил живой обмен мнениями, но решение принимали мы. Верховное командование должно было также следить за единообразием понимания и приводить к согласию в бесконечно многих вопросах, из которых слагается жизнь армии. Это являлось особенно важным при многочисленных перегруппировках войсковых частей.

За этими необходимыми ограничениями войсковые начальники в их круге ведения были самостоятельны. Самостоятельность получала большее развитие при наступлении, чем при позиционной войне и при обороне. Естественно, бывали такие тактические положения, когда в отдельных распоряжениях взгляды частных начальников расходились с верховным командованием. Решение в таких случаях часто оставалось за ними. В этих случаях я испытывал душевное беспокойство: если эти начальники имели успех, то я радовался, если же они терпели поражение, то я чувствовал на себе его бремя.

Больше всего я ценил устные сообщения и сбор непосредственных впечатлений. Я охотно ездил на фронт и в должности первого генерал-квартирмейстера пользовался отдельным поездом, приспособленным для работы и для телеграфной связи. Служба во время поездки не прерывалась. На определенных станциях я принимал обычные срочные донесения, как и в главной квартире, и в случае необходимости можно было вступить в сношения со всем миром.

Мои личные отношения со штабами и войсками были хорошими. Мне оказывали доверие.

Особенно охотно я вспоминаю свои поездки в главную квартиру германского кронпринца. Кронпринц проявлял много понимания военного дела и ставил умные, дельные вопросы. Он любил солдат и заботился о войсках. Он не был сторонником войны и стоял за мир. Это верно, хотя многие и утверждают противное. Кронпринц постоянно сожалел о том, что он был недостаточно подготовлен к своему назначению – быть в будущем императором, и прилагал все усилия, чтобы восполнить свои пробелы. Вразрез с моим мнением он считал себя более слабым, чем мог бы быть специалист на его посту. В связи с этим он составил докладную записку и передал ее своему царственному отцу и имперскому канцлеру. Кронпринцу вредили его откровенные выступления: он стоял выше, чем можно было заключить по ним.

Начальник штаба фронта германского кронпринца, полковник граф фон Шуленбург, ясномыслящий и работоспособный офицер, служил мне хорошей и надежной опорой.

Я также часто бывал в штабе фронта кронпринца Рупрехта Баварского. Начальник штаба, предусмотрительный и исключительно работоспособный генерал фон Куль, был знаком мне еще с юношеских лет. Я мог только удивляться его спокойствию даже в самых тяжелых положениях.

Это заняло бы слишком много места, если бы я стал описывать все штабы фронтов и армий. Я упомяну еще о генерале фон Лосберге. Этот выдающийся офицер и организатор оказал большие услуги отечеству и армии. Его доверие мне было особенно ценно.

Когда я находился в штабах на фронте, начальники штабов делали мне доклады об обстановке. На докладе присутствовали и командующие армиями. Начальники штабов высказывались столь же откровенно, как и мои сотрудники в ставке. Им было известно, что я интересовался их личным мнением и что мне нужно было ясное освещение, а не декорация потемкинской деревни. Иногда армиям приходилось напоминать, что надлежит доносить объективную истину, неблагоприятные данные передавать так же точно, как и благоприятные.

За докладом следовало обсуждение, в котором командующие армиями принимали участие, если они сами не брали на себя труд сделать доклад, за что я им бывал особенно благодарен. Присутствие командующих армиями на докладе, вошедшее в норму, давало мне возможность обсудить совместно с ними многие вопросы.

Мои сношения с армиями не ограничивались еженедельными поездками. Каждое утро я разговаривал по телефону с начальниками штабов армий и выслушивал их опасения и надежды. Они часто обращались с просьбами. Они знали, что если я мог помочь, то просьба их будет удовлетворена. Приходилось ободрять начальников штабов, и у меня оставалось впечатление, что они с большей надеждой возвращаются к своим трудным задачам. За так называемым зеленым сукном[2] можно было иногда объективнее обозреть стратегическое и тактическое положение, чем на месте под влиянием сильных личных впечатлений.

При разговорах по телефону дело сводилось