Не даёт покоя только… запах ландышей, пробирающий до самых пяток. Постоянно забываю спросить: она, что ли, не планирует менять духи вообще никогда?

Кажется, всё… Столько земного за раз я не переварю. И зачем только именно на ароматической составляющей сейчас сосредоточился…

– Вань, ты чего?! – Ритка придвигается ближе, только усиливая концентрацию майского леса у меня внутри.

Перед левым глазом неторопливо проплывает зигзагообразная светящаяся хреновина.

Как ответить-то теперь? Кроме «просто сейчас потеряю сознание, ничего страшного»? Я не на Ёжике, она же рядом. А что ещё хуже, меня видит Алекс, моментально переключившийся на трансляцию происходящего в салоне.

И наносит ответный удар:

– Окей. Променад и пиршество отменяются. Космический герой скоро в обморок кувырнётся.

Раздражение немного приводит меня в чувство:

– Тихорецкий, я тебя сейчас тресну! Это запрещённый приём! Я же не сказал ей, когда у тебя кровь носом пошла!

– И когда это у него пошла кровь?! – Рита спихивает Джека и невозмутимо переводит моё кресло в режим транспортировки нездоровых пассажиров и, неприятно зацепив кожу на шее, привычным движением расстёгивает ворот. Кажется, беспомощность уже перестала помещаться у меня внутри…

– Когда Гусев предъявил чудо-проект тройной башни за полтора месяца до презентации в комитете, – неожиданно спокойно выкладывает Алекс. – Странно, что у меня из глаз тогда кровь не хлынула…

– И повредила бы твой этот… кибернетический транспортир в хрусталике.

– Молчи лучше… летим к Рите. Будешь выпендриваться – отправлю обратно в госпиталь. И на Ёжик тебя второй раз не отпустят.

***

Ничего не изменилось. Юг, третий этаж, каркас предвечернего неба – облетевшие липы, по периметру рамы – отцветающая герань. В каком-нибудь тёмном шкафу, кстати, нужно будет обустроить цветок, который я привёз с Ёжика, если его не экспроприирует Гончар. Увидел в карантине и внезапно восхитился…

Космос, вечная работа, рваный сон, выматывающее одиночество, раса двадцать шесть, еле сдерживаемые приступы – попеременно гнева и опустошения – отсюда этого всего не видно. Я как будто переключил картинку искусственного интерьера: от белых стен внутри и черноты снаружи – к стандартному земному «дома». Стало намного легче, но открытые вопросы, оставшиеся там, всё равно не выбросить изнутри…

А ещё здесь как-то по-особенному тепло – мягко, что ли, как будто я способен определять оттенки температуры окружающей среды. И звуки приглушённые: комнаты маленькие, обитая тканью мебель.

Сибарит из меня никудышный: не болото вокруг и есть куда вытянуть ноги – уже нормально. Но сюда, в средоточие уюта, прихожу целенаправленно – за тем, что органически не способен выработать внутри себя – и без чего время от времени не могу обходиться. Последний раз перерыв затянулся.

Она купила квартиру в тот год, когда сорвался мой первый полёт на Ёжик. На тренировке упал с пятиметровой высоты, получил сотрясение мозга и сломал три ребра. Вылет должен был состояться через шесть недель. Но сотрясение посчитали значительным, и Гончар постановил, что я не полечу ни через полтора месяца, ни через два, на которые можно максимально отложить старт, а только через его труп. Естественно, больше всего именно этого мне тогда и хотелось… Земля к тому моменту опостылела до крайности. Так что после беседы с полковником я трое суток не мог уснуть от ярости. И только не вполне долеченные рёбра мешали вписаться в какую-нибудь компенсирующую невезение историю…

И тогда впервые оказался здесь. И уже через час вырубился напрочь прямо на полу в гостиной, а ещё через четырнадцать – проснулся с мыслью, что поторопился порывать с этой планетой…

А сейчас меня сгребло в охапку шаровидное кресло у окна, впустившего ранненоябрьский город, и сегодня всё наоборот: всеми силами пытаюсь быть частью земной жизни, а она атакует меня сразу по всем фронтам – впечатлениями, которыми я так любил пренебрегать, одновременно нуждаясь в них…

– Ну? – спрашивает Алекс, протягивая мне стакан минералки.

– Всё в порядке.

Мы сидим ещё час или полтора в полной тишине вчетвером, если считать Джека, когда за окном становится совсем темно – а Тихорецкий говорит:

– В девять у меня пресс-конференция.

И как только кар забирает его от входного люка, мы с Ритой сразу же приступаем к тому, что доставило мне столько мучений тогда, со сломанными рёбрами: принимаемся придуриваться и хохотать. Начинаем с передразнивания Алекса, возвращаемся к моим карикатурам, создаём ещё одну – на тему пресс-конференции и многозначительного молчания. Правда, мне она кажется тупой, а не смешной, но само по себе создание тупых карикатур – весело настолько, что Джек, подзаряженный нашими эмоциями, ошалело намотав двухсотый круг по комнате, падает без сил и только стучит по полу своим удивительно длинным для корги хвостом – гулко, как деревяшкой.

Притулившийся под боком у похожего на скопление аморфных холмов дивана круглый столик сервируется пиццей. Ритка изящно утягивает кусок и проваливается в адаптирующийся к её телу матрас. Только ноги торчат – кукольный размер, в коричневых носках со спиралевидным выпуклым узором. Воспоминания прут напролом, угрожая пробить многолетнюю защиту…

– Не надо, Ваня, всё хорошо, – предостерегает она шёпотом.

Отвлекает Джек, вежливо ткнувшийся носом в ладонь. Протягиваю порцию угощения и держу, пока он не спеша откусывает половину, разжёвывает, прижав уши, а потом аккуратно забирает оставшуюся часть.

Беззаботное настроение возвращается. Слова из Ритки льются через край: ругает диван, а заодно и Тихорецкого, который что-то там в нём поднастроил – куда ж без того, – а потом хвалит меня, тут же решившего проблему полным обнулением следов воздействия Алекса на искусственный интеллект. Уверен, она могла бы и сама, – но в этой игре у нас годами всё как по нотам.

Диван мне нравится: он делает отличный массаж шеи, правда, найти ту зону, в которую для этого требуется шею поместить, – задача не для заурядного ума и терпения.

С большим трудом взнуздав и почти скрутив в бараний рог своевольную мебель, мы приступаем к десерту – находим файл с романом, который вместе писали в детстве, и задыхаемся от смеха, зачитывая фрагменты друг другу.

– «Его глаза блеснули в неоновом свете, наливаясь яростью, сочащейся сквозь жерла зрачков». Я же сказал тебе, Рита, – закашливаюсь, восстанавливая сорванный голос, – я сам напишу сцену драки! Но тебя было не переубедить!

– Но это же шедевр, Ваня, ше-девр! Какой образ! Ну, подумаешь, немножечко перебор с метафорой… Ну, энергетика есть же! Свежий ракурс, неожиданный взгляд! – уронив подбородок на плечо, она хитро жмурится.

Джек дёргает меня за локоть, вопросительно нацелившись на тарелку с последней порцией пиццы. Получив одобрительный пинок, он хватает кусок за корку и укладывает мне на грудь – предлагает поделиться.