— Вот не думала, что у меня вырастет недобрая девочка! Это твоя сестра! И я скорее тебя оставлю жить у бабушки, чем отправлю Нику туда, где она была!

— Леночка, Леночка, я тебя умоляю, не надо так конфликтно! — произнесла бабушка незнакомое слово.

Это было для Натальи уже слишком. Мама — ЕЕ мама! — готова променять свою родную дочку вот на эту чужую, противную девчонку! Она плюхнулась на пол и, отчаянно суча ногами по полу, заорала истошным голосом:

— Я сама не буду с вами жить! Где папа? Уберите ее! Уберите! Иначе я ее задушу-у-у!

Ника не помнила этот разговор, эту их первую встречу. А вот Наталья запомнила на всю жизнь. Ярче яркого врезались в память все детали того ужасного дня: решительный и непреклонный тон матери, странное выражение лица бабки и особенно эта улыбающаяся живая кукла, рассевшаяся на ее, Натальином, стуле! Тогда в ее сердце впервые шевельнулась душащая злоба, которая позже переросла в ненависть, распространившуюся и на мать. Она чувствовала теплое, участливое отношение матери к этой неизвестно откуда появившейся малышке. Тяжелая, рано сформировавшаяся ревность навсегда поселилась в ее душе.

С годами отношения выровнялись, но была в них глубокая червоточина. Наташа часто и подолгу болела, но в одну злосчастную зиму случилось ужасное: она умудрилась подхватить болезнь, которой обычно болеют маленькие дети! Она, Наташа, ученица выпускного класса, заразилась свинкой. Ее лимфатические узлы распухли настолько, что лицо, округлившись, практически срослось с плечами. Вот уж действительно свинка! Беда не приходит одна: в довершение катастрофы обострился отит, и Наташа вынуждена была постоянно носить некрасивый теплый платок, сложенный вчетверо. Платок был шерстяным и кусачим, голова под ним отчаянно чесалась и потела, а волосы из-под него выбивались редкими сальными прядями. Она уныло сидела дома и грызла ногти, ненавидя и себя и весь мир. И надо же было случиться, что в тот раз домашнее задание принес мальчик, который ей очень нравился!

Он позвонил, дверь открыла Ника. Наташа успела сорвать с головы проклятый платок, но вид ее от этого нисколько не улучшился. Она, как в тумане, передала Игорю сделанные задания, забрала проверенные тетради, что-то стала писать в дневнике, а Игорь, будто потеряв дар речи, то и дело оглядывался на дверь, за которой скрылась Ника, явно в надежде, что она появится еще раз.

— А это кто? Сестра твоя? — глупо спросил он, хотя до этого они не раз встречались в школе. — Сестра твоя, да?

Наталья с трудом сдерживала злые слезы.

— Да какая сестра? Какая она мне сестра?! — сквозь зубы с ненавистью процедила она.

Ника стала красавицей внезапно, в 14 лет. Рядом с нею Наташа и без всякой свинки остро ощущала свою непривлекательность. Она так страстно ждала семнадцатилетия: няня Ксана обещала, что семнадцатая вода всю грязь смоет — и лицо похорошеет. Но нет, не хорошело почему-то лицо Наташи.

И вот теперь, когда юноша, о котором она мечтала, увидел ее в таком жутком, таком карикатурном виде, эта чертова Ника вылезла со своей красотой! Наталья готова была отдать все что угодно, чтобы та исчезла из ее жизни навсегда.

Когда Нике исполнилось семь, ее отправили с домработницей Ксаной в маленькое село на Донбассе — родину Ксаны.

В тот год отец и мать часто ссорились. Елена не хотела, чтобы дочь поняла, что причиной их ссор была она, Ника. Оксана много лет жила у Никитиных в московской квартире, знала все семейные тайны, в том числе про то, как Ника появилась в их семье. Девочку она обожала и, понятное дело, держала язык за зубами. А поскольку у самой ни детей, ни мужа не было, она с радостью приняла на себя обязанности няни.

В деревне у Ксаны был собственный дом — белая глиняная мазанка, затерявшаяся в глубине сада. Рядом с домом была летняя кухня с огромной печкой посередине комнаты. В кухне варили варенье, компоты, делали зимние заготовки из овощей. С тех пор как Ксана перебралась к Никитиным в Москву, в деревню она наведывалась только в отпуск. И за это время успевала все переделать: и банки позакрывать, и дом побелить, и кухню обновить. Лена любила Кеану как родную и щедро одаривала ее безделушками и сувенирами, которые привозила из-за границы.

Ника впервые в жизни попала в деревенский дом, и он показался ей волшебным местом. А в кухню она просто влюбилась. Как же она умоляла няню перенести сюда постель и разрешить там жить! Но няня Ксана сказала, что люди на кухнях не живут, там живут только мыши, и они будут мешать ей спать по ночам. Ника расстроилась, но тут Ксана предложила поставить кровать в саду, и после обеда они будут там отдыхать. Эта идея понравилась девочке еще больше, и она подумала: «Хорошо бы переехать сюда из Москвы насовсем!»

Няня выдала ей ведро, тряпку, веник и велела навести порядок в маленьком домике.

Когда Ника, раскрасневшись от усердия, мела ступеньки, заскрипела калитка, и в сад вошли две соседки с целой ватагой детишек. Сарафанное радио уже доложило, что приехала Ксана, — «москвичка», как ее дразнили в деревне, — и привезла с собой хозяйскую дочку. Женщины пообнимались, поахали-по-охали и пошли «до хаты» покалякать за чайком. А дети сбились в кучку и стали разглядывать городскую девочку, настороженно перешептываясь.

— Хлопцы, девчата, вы шо там застряли? Идите с дивчинкой познакомьтеся, — пропела одна из женщин.

Для Ники все тут было в новинку, все интересно. Она доверчиво шагнула навстречу, но «хлопцы и девчата» вдруг с гиканьем запрыгали вокруг нее, а один мальчишка, подскочив, бесцеремонно заглянул ей под юбку и завопил на весь двор:

— Да у нее же жопа голая!

Этот крик был подхвачен всей ватагой.

— Голая жопа! Городская морда! — стала кричать ребятня, бегая вокруг нее, дергая за юбку и за кофточку, а кто-то пребольно ухватил за косичку.

От внезапной обиды девочка застыла на месте. Она так ждала знакомства! Всю дорогу она спрашивала няню, есть ли в деревне дети. И вот эти дети сейчас плясали вокруг нее, как туземцы, выкрикивая обидные слова.

На шум вышла Ксана.

— Вы чего здесь галдите? — крикнула она с крыльца.

Со слезами на глазах Ника бросилась к ней в поисках защиты:

— Я им ничего не сделала, а они дразнятся!

Но ее слезы только раззадорили всю компанию. Дети, не стесняясь присутствия Ксаны, еще пуще загалдели, стали бегать друг за другом, беситься, а одна девочка обратилась к няне с вопросом:

— Тетка Аксюта, а почему у нее штанов нету?

— А ей штаны не нужны — на ней колготки надеты.

— Колготки?! Да голая жопа она у вас! Ей штаны надо носить!

В этой глуши, где на детей надевали что придется, где младшие донашивали за старшими, вместо колготок на девочках болтались почти до колен свисающие трусы, едва прикрывая резинки, удерживающие хлопчатобумажные чулки. О колготках здесь и не слыхивали. И конечно, дорожная пелеринка, кофточка в затейливый цветочек, плиссированная юбочка — все тут смотрелось некстати, ярко и вызывающе.