– Огнем, пером и костью заклинаю тебя, дух!

Крест на запястье Середина полыхнул огнем, предупреждая о присутствии сильной чужеродной магии, и ведун, вскрикнув от боли, широко развел руки:

– Встань, забор булатный, от земли до неба, от чернеца и черницы, от колдуна и колдуницы, от сглаза, от порчи…

– Предков твоих призываю, дух нижнего мира! Именем Кульотыру угрюмого, именем Хонторума могучего, именем Агипури кровавой отсылаю тебя к хозяевам твоим!

Из кармана ведуна выскользнуло подаренное Карнаухом перо и стремительной черточкой метнулось к дымному продыху.

– Стой, куда! – попытался прихлопнуть его ладонями Олег, но не успел. – Вот проклятие!

– Подожди… Так ты шаман? – оборвав заклинание, спросил его Тарагупту.

– От шамана слышу! – зло ответил ведун. – Путеводное перо из-за тебя потерял!

– Так ты человек?

– А что, не видно?

– Он подарил нам целый мешок рыбы, Тарагупту! – вскочил Яныгэква. – Когда такое бывало, чтобы воин света не отнимал, а дарил?! Это точно Самсайока!

– Тихо все! – потребовал шаман, пошарил ладонями по своей малице, нащупал нашитый на груди кожаный лоскут с вышивкой, рывком сорвал и протянул ведуну: – Вот, возьми. Если ты человеческого рода, приложи это к своей груди!

– Что это? – Середин специально взял амулет левой рукой, чтобы тот оказался ближе к освященному крестику. Маленькое серебряное распятие слегка нагрелось, но не сильно. Значит, магия амулета была совсем слабой.

– Родовой знак нашего племени. Если ты не нашей крови, он тебя сожжет!

Олег только рассмеялся и спокойно приложил тряпицу к своей груди. Он отлично знал, что подобные амулеты никого не убивают. Наоборот, они призывают покровительство тех или иных радуниц. Чужаку от подобного знака ни тепло, ни холодно. Радуницы чужака не признают, однако и вреда не причинят.

По яранге тем не менее прокатился вздох облегчения. Видимо, здешнее племя и вправду верило, что их амулеты истребляют любого чужака.

– Ты шаман, – повторил черноволосый Тарагупту. – Коли так, ты должен гостить не у старого Яныгэквы, а у меня. К тому же здесь слишком тесно. Пойдем.

После случившегося внезапного представления ведун спорить не стал – мало ли чего еще здешним детишкам и старику примерещится? Выбрался вслед за шаманом в промежуток между колышущимися стенами, повернул налево. К его удивлению, на улицу мужчина не полез, нырнул в какой-то низкий лаз в стене и стал пробираться там, настолько сильно согнувшись, что уж проще было идти на четвереньках. Десяток шагов – и они оказались в соседней яранге. Однако и здесь шаман прошел округ внутренней выгородки, опять нырнул в лаз и только в третьей яранге повернул к середине, к очагу.

Теплый, застеленный лосиными шкурами прямоугольник имел размеры примерно пять на шесть шагов – но, кроме стоявшей на коленях перед очагом женщины, здесь никого не было, и потому жилище показалось вдвое просторнее, нежели предыдущее.

Вдоль стен были развешаны каркасы из ветвей, перевязанные разноцветными веревками, местами болтались пучки трав, несколько деревянных масок. У центральных столбов, которых тут имелось целых два, стояли два копья с костяными наконечниками, снизу лежал топор из зеленого нефрита и несколько скрученных шкур. А напротив входа висел огромный, в половину человеческого роста, бубен, расписанный крохотными фигурками зверей, людей и еще каких-то существ.

– Это у тебя смертные изображены или… – в этот момент женщина поднялась, и ведун осекся: ее лицо было волосатым!

– Найэква, сходи к милой Сайтынь, помоги ей приготовить обед и принеси сюда миску для нас двоих… Но сначала принеси травяного отвара. Наш гость, мыслю, так и не попил с дороги.

Хозяйка яранги молча кивнула, вышла за полог.

– Что с ней? – сглотнув, спросил Олег.

– А что с ней? – удивленно приподнял брови шаман Тарагупту.

– У нее на лице… Волосы!

– Таковы все женщины нашего племени, – пожал плечами шаман. – После того как они теряют невинность, у них на лице начинает расти красивая шелковистая шерстка. Разве они не прекрасны, воин добра?

– Да, красивы… Своеобразно… – выдавил из себя похвалу ушедшей хозяйке ведун.

– Садись к огню, светлый воин, грейся, отдыхай, – предложил Тарагупту. – Коли ты шаман по судьбе своей, то и гостить тебе надлежит у шамана. Кто тебя лучше меня поймет? Кто спать рядом не побоится? Кто от духов твоих стойбище наше обережет?

С этими тягучими, убаюкивающими разговорами хозяин снял со стены бубен, покачал его, что-то тихо напевая, а потом неожиданно ударил раскрытой ладонью. Яранга вздрогнула от низкого гула, примотанный к запястью крестик мгновенно нагрелся – но не до боли, и потому ведун ничего говорить не стал. Сел у самого очага, подтянув под себя ноги, выставил вперед ладони. В очаге синий невысокий огонек приплясывал над сложенными кучкой осиновыми ветками в руку толщиной и такой же, в руку, длины. Костер не самый жаркий – но достаточный, чтобы уже протопленное жилище не выстывало.

– Скажи, шаман, почему все здесь называют меня «светлым воином»? – спросил Олег.

– У тебя железное оружие, одежда странного покроя, ты бел лицом, – ответил Тарагупту и опять ударил в бубен. – Воины, что охраняют святилище шамана с белым лицом на горе великанов, очень похожи на тебя.

– Но почему тогда меня испугались дети и старый Яныгэква?

– Воины святилища служат силам добра и сражаются против зла. – По яранге опять прокатился низкий гул. – Для этого им нужны красивые одежды, много сытного мяса и ягод, дрова для очагов, хорошие меха. Светлые воины собирают это с жителей лесов, наложив тяжкие уроки на каждую семью. Тех, кто не собирает положенную дань, сурово наказывают. Могут покалечить детей или женщин, могут убить родителей, а могут, хуже того, выследить зимовье, прийти и забрать все собранные припасы. Без припасов вымирает весь род, одной охотой зимой не выжить. Когда ты не стал требовать еды, а поделился своей, тебя приняли за демона. Светлые воины так себя не ведут.

– Вот проклятие! – по спине Середина пробежал неприятный холодок. – Почему же вы тогда отсюда не уйдете?!

– Куда, светлый воин? – шаман опять ударил в бубен. – На юге, за Маньпупунером, земли пустые, безлесые, там не выжить. На закате князья булгарские, злобные. То меж собой дерутся, то на соседей в набеги ходят. Они, коли данью обложат, за недоимки руки и ноги детям отрубают и родителям на кормление калек оставляют. Слуги Ялпингнера карают куда милосерднее. На север пойти – там пермяки и люди чердынские дань требуют и на места удобные не пускают. На востоке угодья охотничьи меж иными родами давно поделены, садиться некуда. Не воевать же с сородичами, пусть и давними?

– Этим летом я гостевал у булгар. Они не похожи на людей, которые калечат детей за недоимки родителей!