Сами сани смерч изрядно переломал – полопались и полозья, и борта, вырвало и унесло мешок с запасной одеждой и кошмой для сна, попоной и прочими обиходными мелочами, изрядной частью провианта, собранными в пути немудреными заготовками для колдовских зелий. Зато уцелел заплечный мешок с котелком, кольчугой, деньгами и зеркалом, мешочек с вяленым мясом и две промороженные заячьи тушки.

«Ну, теперь не пропаду», – решил ведун, складывая спасенные вещи в заплечный мешок, а набив под завязку – полез из своей горы.

Отправляться в путь Середин не торопился. Тело по-прежнему болело каждой косточкой, желудок чуть не прилип к спине от голода, во рту давно пересохло. Да и лыжи смерч куда-то унес – а как обойтись без них, Олег еще не придумал. Наверное, придется плести из подручных веток широкие «снегоступы». Или попытаться приспособить на ноги обломки от полозьев нарт.

– Какие чудесные запахи разносятся по лесу от сего места! – со стороны горы мерно заскрипел снег, над краем укрытия появился дряхлый старик, седобородый и сгорбившийся, с бледным лицом и бесцветными глазами, одетый в коричневые лохмотья. Правда, ветхого тряпья было много, толстый неровный слой обнимал все тело – рубище свое старик носил в зимнем, утепленном варианте. На голове гостя сидела поеденная молью лисья шапка, руками он опирался на высокий посох из жилистого соснового корня. – Дозволь, мил человек, у костра погреться?

Крестик на запястье ведуна моментально нагрелся, пламя костра слегка присело, словно в испуге, окрест затих ветер. Однако Олег, чуть пожав плечами, кивнул:

– Садись, сделай милость. Места в достатке. Коли время есть, так и ужином угощу. Вода сейчас закипит, мяса наварим.

Старик, обойдя укрытие, оперся на дно ямы посохом, неуклюже спустился вниз. Середин длинным косарем вырубил в стене несколько кубиков, отбросил наружу, указал гостю на получившуюся ступеньку:

– Садись сюда с размаху. Снег примнется, сиденье как раз по телу получится.

– Благодарствую, мил человек, – старик последовал совету, зажал посох между коленями, протянул ладони к огню.

– Коли голоден, отец, могу зайчатины настрогать, – предложил Олег. – Чтобы не ждать, пока сварится.

– Мне не к спеху, сын мой, – сказал гость. – Коли не погонишь, так и подожду…

Крест отчаянно пульсировал теплом, аккуратные лохмотья, ровные и чистые, розовели от света костра, бледные глаза незнакомца немигающе смотрели в пламя. По всем признакам – нежить. Но нежить – она холоднокровная, зимой спит.

Тогда кто?

– Хорошее здесь место, отец… – ведун поворошил палкой дрова в костре. – Тихое, спокойное. До ближайшего жилья верст этак двести будет. Ни стежек, ни дорожек никем не протоптано, а уж в чаще живой души и вовсе не сыскать. Уютные края, нетронутые. Приятно встретить здесь случайного прохожего, с коим можно словом перемолвиться длинными зимними сумерками. Тебя как звать-то, отец? О чем беседу завести желаешь?

– Стало быть, каликой перехожим мне назваться не получится? – криво усмехнулся старик.

– Ты бы хоть охотником здешним прикинулся, что ли, – посоветовал Середин. – А то в путника случайного здесь поверить как-то трудно. Да еще чтоб без котомки за спиной…

– Странно… – старик встал, стащил с головы шапку и зашвырнул в лес. – Раньше все всегда верили.

Шапка, сделав по снегу несколько кувырков, развернулась и помчалась в чащу, заметая следы пушистым рыжим хвостом. Гость сел обратно в снежное кресло – но уже развернув широкие плечи. Лохмотья обернулись курткой, украшенной тремя рядами горностаевых и соболиных хвостов, и пухлыми кожаными штанами, заправленными в вышитые валенки. Ладони старика стали мясистыми и широкими, розоватыми. Прежними остались только посох, словно слепленный из коротких костей с суставами, седая борода да белая кожа на лице.

– Зачем же морок на людей напускать? Может, проще сразу имя истинное назвать?

– Когда сказываешь смертным, что к ним Карачун пришел, – густым низким басом ответил гость, – они на сие зело странно реагируют.

– У смертных даже есть про тебя особая присказка, – улыбнулся Середин. – Так ты разделишь со мной трапезу али тебя в чертогах личных пир богатый ждет?

– Отчего не разделить? – пожал плечами Карачун. – Некогда мне ныне по чертогам прохлаждаться. Хлопот много.

– Вот и славно. Одному тоже скучно. Недолго и одичать, – ведун еще раз помешал угли, подбросил в огонь сучьев.

– Что ты морщишься так, мил человек? – поинтересовался гость.

– Да кости чего-то разболелись… – скривился Олег.

– Странно, что вообще ходишь, ведун…

Старик полез за пазуху, достал маленький замшевый мешочек, отпустил узелок, протянул руку и высыпал все содержимое в котелок, в котором как раз начала закипать вода.

– Что это? – настороженно поинтересовался молодой человек.

– Трава бессмертия.

– Омела?

– Омела, черная соль, рог индрика, панты первогодка, чешуя гадюки, слюна жабы и заговор исцеления, сотворенный пречистой Даной в утро весеннего равноденствия на руках Макоши и Велеса, – Карачун спрятал мешочек обратно. – Не знаю, к чему нужны слюна с чешуей, но трава и соль делают любое угощение зело чище, а сотворенный богами заговор исцеляет любые раны.

– Так это приправа или лекарство?

– Коли цел, то первое. А коли поломан весь, то второе. Тебе сейчас что интереснее?

– Мне интересно, кто меня так на Печоре приветил, – Олег, примерившись, порубил заячью тушку на четыре куска, один за другим отправил их в котелок. – Первый раз в жизни встречаю смерч среди зимы. Да еще таковой, что именно меня дождался, сгреб, поломал да в неведомые леса забросил. Насколько я помню, зима – это время Карачуна, черного бога мрака, смерти и холода?

– Со смертью мои возможности сильно преувеличены, смертный, – Карачун задумчиво пристукнул посохом о землю. – Нашлась богиня, что под себя всю силу сию подгрести сумела. Однако же с зимой ты прав, вся она суть моя вотчина.

– Значит, смерч был приветом именно от тебя? – поднял глаза на черного бога ведун.

– Ветра не смерть, ими повелевают многие, – пожал плечами бог. – Ветер и Похвист поднять способен, и Стрибог, и Немиза, и Перун, и сам Сварог. Даже Догода беспечный, несмотря на юность, чуток этой силы себе урвал! И из них из всех токмо Похвисту веселому ты симпатичен. Он за тебя заступался.

– С Похвистом мы подружились, было дело, – признал ведун. – Чем же я всех прочих разгневал так, Карачун?

Гость громко хмыкнул:

– Видано ли дело, чтобы букашка смертная, однодневка-мотылек равной богам себя возомнила, на любовь древней властительницы покусилась! Ты захотел сделать богиню смерти своей женой, словно простую женщину. Полагаешь, равные ей вседержители не сочтут себя оскорбленными?