— Я не об этом спрашиваю, — морщится, закатывая глаза к потолку, дядя. А когда его взгляд опускается и скользит по голографии, интонации становятся совсем жесткими, а слова привычно грубыми: — Обучила тебя сестричка, на мою голову! Сама вечно лезла в политику, забывая о том, что решать подобные вопросы — прерогатива мужчин. А твой отец в этом ей потакал. Идиот мягкотелый! Умел бы настаивать на своем, и Огина осталась бы в живых. А в составе империи было бы намного больше планет!

— Тех, которые хотели растащить все, что с таким трудом создавалось и накапливалось другими?! — Мое негодование все же прорывается наружу.

Глаза дяди вспыхивают гневом. Страшным, опасным, едва сдерживаемым. Он резко встает, и ножки стула с жутковатым скрежетом прокатываются по полу. Зеленоволосая фигура через стол склоняется ко мне, нависая сверху.

— Не лезь не в свое дело, девочка! — тихо предупреждает. — Тебе мало примера твоей матери? Хочешь повторить ее судьбу?

На мгновение дядя задумывается, затем его губы кривит усмешка, он отталкивается от столешницы и выпрямляется, складывая руки на груди. Смотрит на меня, улыбаясь все шире.

— Тебя так сильно заботит целостность Объединенных территорий? Их стабильность? Благополучие? Замечательно! Вот и делай то, что от тебя зависит, чтобы этому способствовать! Ведь это твое предназначение — быть гарантом лояльности императора по отношению ко всем планетам, которые уже входят в состав империи. И перестань забивать себе голову иными проблемами, кроме одной, которая должна тебя сейчас волновать, — как побыстрее привязать к себе того, кто в тебя изначально не влюблен. Я не прав?

Покорно опускаю взгляд, принимаясь рассматривать свои ногти. Прав, дядюшка, ты всегда прав. Вот только мне от этого не легче.

— Кстати, я как раз об этом и хотел поговорить. Совсем ты меня выбила из темы своими… вопросами.

Пауза перед последним словом образовалась вовсе не потому, что дядя долго его подбирал. Он просто отвлекся, загружая в вильюрер информацию.

— Разумеется, советовать что-то конкретное я тебе не могу. И вообще не желаю вникать в ваши женские хитрости по привлечению к себе внимания мужчин. Надеюсь, сестра все же хоть чему-то полезному в этом смысле тебя научила. Но помочь учесть возможные нюансы отношений, связанные с институтом семьи и брака у цессян, все же считаю необходимым. Итак…

Новая пауза, и передо мной на столе появляется небольшое объемное изображение. На фоне воздушно-легкого интерьера пастельной зеленой гаммы в кресле сидит худощавый представительный мужчина. Не молодой, но и до пожилого возраста ему явно далеко. Белые волосы гладко зачесаны, сиреневые глаза смотрят уверенно и с превосходством. Впрочем, оно и неудивительно, даже по белоснежному костюму, который отличается особой изысканностью и покроя и отделки, ясно — это отнюдь не рядовой цессянин.

Рядом с ним, по правую руку, опираясь на спинку кресла локотком, расположилась цессянка. Очень красивая. Зрелой, четкой красотой. Изящные формы, облегающее бледно-сиреневое платье, замысловатая прическа, милая улыбка на тонких губах.

Справа от мужчины, вполоборота, потому как оглядывается на что-то невидимое зрителю, стоит еще одна альбиноска. Ростом чуть ниже первой дамы, примерно одного с ней возраста, миниатюрная, но посадка головы не менее гордая, взгляд прямой, открытый. Губки полненькие, я бы даже сказала капризные. Платье дорогое, нежно-желтое. Украшения отнюдь не дешевые.

— Это королевская семья Цесса, — слышу короткое пояснение и вопрос: — Как полагаешь, кто эти женщины?

— Жена и… — Задумываюсь. С первой дамой проблем нет, не сложно догадаться, но другая? На сестру не похожа — тип лица иной, на дочку — не подходит по возрасту. Но ведь дядя сказал «семья». Может…

— Племянница?

За спиной слышится краткий смешок, потому что в ожидании ответа родственник на месте не усидел. Его руки опускаются ладонями на столешницу, чтобы обрести опору, а мои волосы на виске шевелятся от негромкого выдоха:

— Любовница.

— Как это? — Я теряюсь, не понимая, почему термин, обычно используемый в отношении девушки, с которой у мужчины временная физическая близость, дядя применил в совершенно ином контексте. — Разве можно любить сразу двух? Зачем?

Руки исчезают, и воцаряется тишина. В недоумении оборачиваюсь и успеваю заметить искаженное болью лицо. Впрочем, уже через секунду выражение становится презрительным, а на меня обрушивается очередная нотация, словно в наказание за то, что я увидела.

— Зачем?! Она еще спрашивает! Бестолочь! Ты бы хоть подумала сначала! Раз есть факт, значит, имеется причина. И с такой способностью к логике женщины рвутся к власти! Невероятно…

Он демонстративно потрясенно падает в свое кресло. Качает головой, скорбно поджимая губы, и наконец соизволяет продолжить:

— У цессян мальчики рождаются в два раза реже, чем девочки. Ну и, сама посуди, что же делать женщинам, которым не хватает мужей? Оставаться одиночками? А ведь всем хочется семейного счастья, верно? Так что король в этом смысле ведет правильную политику.

Вот как? Любопытно, откуда у дяди такая осведомленность? Численность населения, демография планет, обороноспособность и вооружение — все это не та информация, которую будут держать в открытом доступе, потому что она имеет стратегически важное значение. Ведь в своем большинстве звездные системы находятся в конфронтации и состоянии войны. Может, цессянский принц рассказал?

Задумываясь об этом, я даже об основной теме разговора забываю. Однако мне очень быстро о ней напоминают:

— В общем, на Цессе понятие «любовница» имеет несколько иное значение. То есть официальная любовница, разумеется. Для нее даже статус определен — фаворитка. Кстати, учти, что у принца ее нет. И для тебя это большая удача. После свадебного танца цессянин уже не сможет никого признать своей фавориткой. Ты станешь женой и единственной женщиной в его жизни. А если будешь вести себя умно и покажешь мужу свою заинтересованность в нем как мужчине, то провоцировать других девушек на возникновение к нему временных симпатий он не захочет и неофициальных любовниц у него не будет. Все лишь от тебя зависит. От выбранной тобой линии поведения. Ты можешь как сломать, так и построить свое счастье.

Последние слова он сказал совершенно серьезно. Словно на миг избавился от противоречивых чувств, которые бурлили в его душе и толкали то на резкость в общении со мной, то на вполне лояльное обращение.

— Идем, Дейлина. Нас ждут.

Три шага навстречу. Остановиться. Взгляд в пол. Протянуть руку и дождаться, когда по моей ладони скользнут чужие пальцы. Отступить и замереть в ожидании.

Все делаю в точности, как инструктировал дядя, кроме разве что одного: по сторонам, да и на жениха я не смотрю вовсе не по приказу. Просто потому, что иначе не выдержу. Это эмоционально сложно — ломать себя, заставлять делать одно, когда душа стремится к другому. И пусть я сама не знаю к чему, но это точно не брак с цессянином! А избежать его, увы, нет никакой возможности.