Эрик озвучил эту мысль своим спутникам.

Две пары глаз устремили свои возмущенные взгляды на него. Похоже, он заговорил прямо посреди их беседы. Крестьянин вернул свой взгляд на дорогу.

– А я думаю, он прав… – донесся до Эрика обрывок разговора. Говорил старик.

– И что с того? – отвечала девушка.

– А то, что навряд ли их тут кто-то знает в лицо…

– Ты хочешь сказать, что идея выдать себя за них не лишена смысла?

– Именно! Единственная проблема…

Дальше Эрик не слушал. Ему в какой-то степени было приятно, что его догадка как-то помогла, но в куда большей степени он не хотел принимать дальнейшего участия в разговоре.

Вскоре Шпиль скрылся за облаками, и ночь стала совершенно непроглядной. Было решено остановиться и все-таки устроиться на ночлег. Собирая хворост, Эрик раз от раза обращал свой взгляд к тому месту, где не было видно Шпиля. В такие моменты, когда он был скрыт от взгляда Высших, крестьянину почему-то дышалось легче.

Шпиль – это странная вытянутая конструкция, извечно зависшая над горизонтом и совершающая путь вокруг небосклона каждые тридцать дней. Его серебристая поверхность была хорошо различима в темное время суток. Днем контуры Шпиля можно было увидеть лишь на самом безоблачном небе. Когда же наступала ночь, его тонкая поверхность начинала излучать серебристо-синий свет, рассеивая тьму. Шпилю часто молились путники, так как тот всегда указывал им верное направление. Другие молились не самому Шпилю, а Высшим – древним богам-волшебникам, которые, согласно легенде, воздвигли его до начала времен. Это был их храм, их цитадель. С него они неустанно наблюдали за людьми и осуждали их за неблагие поступки. Шпиль был единственной дорогой в царство мертвых, и после смерти каждый должен был предстать перед Высшими и их бесстрастным судом.

Эрик всем сердцем надеялся, что последние пять-шесть часов у Высших было какое-нибудь важное занятие, и они смотрели совсем в другую сторону. Иначе ему придется придумать всему тому, что он натворил, серьезное оправдание. Пока никаких путных мыслей на этот счет в голову не приходило.

Томас

Спустя какое-то время, когда зарево пожара скрылось позади них, путники решили остановиться. Пока Алиса обустраивала лагерь, а Эрик разводил костер, Томас наконец-то выкроил минутку, чтобы отдохнуть и немного посидеть в спокойствии. Его старые кости, хвала волшебной фляге Лэнгли, только-только успели отойти от жесткой тряски в телеге и предшествующих ей побоев, как вновь на них обрушилось испытание. Бой вымотал старика так, что он смог встать лишь с великим трудом и посторонней помощью. Его несчастная спина ныла уже тогда. То, что с ней сотворили эти несколько часов в седле, вообще не поддавалось никакому разумному описанию. Больше всего на свете Томас мечтал оказаться сейчас в теплой постели, в какой-нибудь гостинице. В былые годы он обычно добавлял к этой мечте крутобедрую девицу, но теперь, в сединах, из всего связанного с постелью, что его интересовало, – это крепкий сон на мягкой перине.

Дабы не казаться своим спутникам лентяем, он, отдышавшись, начал обшаривать сумки. Спустя совсем недолгое время на лице Томаса проступила хитрая улыбка. Хорошо, что именно он занялся этим делом. В каждой сумке, в каждом мешочке, в каждой шкатулочке – везде было двойное дно. Наметанный глаз старого вора тут же подмечал несоответствия и странности, находил искусно скрытые карманы. Где-то в шов была запрятана игла, Томас не сомневался, смазанная ядом. Где-то под каблуком прятался маленький ключик. Где-то в мягкой подкладке прятались плотно свернутые листы дурман-травы. Старик обнаружил по меньшей мере сотню золотых перстов – монет, принятых к обращению в гегемонии Многоречья, а еще целый ворох различных документов.

– Я, кажется, знаю, почему они нас атаковали… – произнес он задумчиво, скорее самому себе.

– Потому что у тебя на роже написано, что никакой ты не стражник? – ухмыльнулась Алиса, ставя котелок на костер.

– Потому что это не простые ребята, – пояснил вор, – а такие, которым проще убить человека, чем выдать ему какую-то информацию. Скорее всего, никто не должен был знать, что они ночуют именно тут.

– Лэнгли знал, – вставил свое слово Эрик.

– Вот именно. Возможно, они знали, что он знает.

– А не слишком ли это все сложно? – Девчонка, пожалуй, относилась к его словам с определенной долей скептицизма.

– Поверь мне, человек, который носит с собой такое, – старик продемонстрировал иглу, – склонен все усложнять.

– Что это?

– Это игла… – пояснил Томас. – Одного ее укола хватает, чтобы человек тихо помер минуты за три. Такими редко убивают других, гораздо чаще… себя.

Эрик бросил на иглу такой взгляд, что стало понятно: у крестьянина от одного ее вида неспокойно на душе. Томас зажал иглу меж пальцев и со щелчком отправил ее в полет куда-то в сторону леса.

– По нужде в ту сторону не ходить, – улыбнулся он.

– Что еще ты нашел? – спросила Алиса. В ее голосе хоть и была уже привычная надменность, теперь появились нотки уважения.

На свет показалась пачка бумаг. В ней было три путевых паспорта. Такие документы выдавались торговцам и путникам, которые собирались в дальний путь, – как правило, знатным особам или их приближенным. В них указывались имена и социальный статус владельцев, а также прочая информация, важная для разного рода бумагомарак. Конкретно эти три паспорта, судя по печати, были выданы в далеком южном Многоречье. Томас вдруг вспомнил те чудные ночи, что он провел на узких улочках речной столицы, гуляя по бесконечным мостикам и меж высоких каменных домов, чтобы затем встретить рассвет на крышах города. Тогда, в погоне за сердцем дочери одного из правителей города, вор почти забыл, что прибыл в Многоречье ради его казны.

Первый документ гласил: «Сэр Эдмунд Джерард Денерим, рыцарь, чемпион турниров при Четырехустье, Златокопье и Орлином Клюве, носитель печати гегемона Многоречья». Печать была красного сургуча, и из нее свисали три тонкие голубые ленточки – свидетельство высокого положения его владельца в обществе.

– Смешно, – коротко и жестко сказала вдруг Алиса, – мужик он, конечно, был крупный и сильный, но в турнирах не участвовал. Шрамов у него нет.

Томас лишь на секунду засомневался в ее словах, а затем вдруг осознал, что, скорее всего, девчонка, коли уж она и принадлежит к какому-то аристократическому роду, могла кое-что смыслить в турнирах. Вполне вероятно, она даже помогала выхаживать раненых на соревнованиях мужчин.

Другие два паспорта были куда проще, а содержание их – короче.

«Феон-Луис Арчи, эсквайр», – гласил первый.

На втором было лишь имя: «Кристина Арчи», но к нему прилагалось свидетельство о браке. В кипе бумаг имелись и другие документы, но рассматривать их все в свете костра не было никакого смысла.

– Я так понимаю, нам предстоит какое-то время выдавать себя за этих людей? – то ли спросила, то ли подытожила Алиса.