Возвращение к разговору о бонбоньерке отчасти смягчило напряженную обстановку.

— Что ж, милорд, — сказал Холмс, — в данный момент я действительно ничем не могу вам помочь. Полагаю, что любопытные странности лорда Артура лучше предоставить вашему собственному рассмотрению. Если вы не желаете углубляться в выяснение цели его ночного визита, пусть тайна останется тайной. Однако смерть леди Клементины…

— Очень хорошо, мистер Холмс, я к вашим услугам. Так или иначе, я исполняю обязанности мирового судьи и кое-что смыслю в законах. Вы имеете право расследовать это дело, но поймите: я не допускаю даже мысли о том, чтобы имя доброй старой леди стало предметом сплетен или появилось на страницах низкопробных газет.

— Я менее всего желаю этого, однако…

— К счастью, останки леди Клементины покоятся в фамильной усыпальнице в Бичем-Чалкоте. Я переговорю с сэром Мэтью Рейдом, наблюдавшим тетушку от первых до последних дней болезни, и узнаю у него, приемлемо ли рассматривать аутопсию как возможный способ разрешения ваших сомнений. Если доктор даст согласие, я также возражать не буду. Он может привлечь к делу коронера. Кроме того, в завещании леди Клементины есть некоторые пункты, касающиеся содействия развитию медицинской науки. Надеюсь, этого окажется достаточно. Вскрытие, которое проводится в семейном склепе, не столь оскорбительно для праха усопшей, как публичное раскапывание могилы, находящейся на церковном дворе или муниципальном кладбище. Все необходимые действия должны быть выполнены с осторожностью.

— Ваша светлость очень добры, — ответил Холмс с легким поклоном.

Мой друг подыгрывал клиенту, будто бы давшему согласие на аутопсию по собственной воле, однако оба они знали, что выбирать лорду Блэгдону не приходилось.

Не прошло и недели, как вскрытие было произведено. Мир об этом не узнал, поскольку тайна не вышла за пределы семейного круга. В теле леди Клементины не обнаружили следов какого-либо яда, не говоря уже об ужасных признаках воздействия аконита свирепого. Это известие мы с Холмсом получили по почте утром, во время завтрака.

— Боюсь, мы зря причинили лорду Блэгдону такое беспокойство, — сказал я.

— А я думаю, не зря.

— Нас ввело в заблуждение пятно, которое само по себе было не опасно. Мы предположили, будто в бонбоньерке находилась конфета, содержащая большое количество яда, и, наверное, ошиблись. Должно быть, вещество просто вытекло из таблетки или желатиновой капсулы. Гомеопат вполне мог прописать укрепляющую дозу аконитинового препарата при сердечной недостаточности.

— Несомненно, — произнес Холмс равнодушным тоном, и мне стало ясно, что он не слишком внимательно меня слушает.

— В худшем случае это было шарлатанское снадобье, о котором забыли вскоре после приобретения. Оно лежало в конфетнице до тех пор, пока тепло и влажность не растопили шоколад и желатин. По-моему, такое объяснение вполне рационально.

— В самом деле?

— А разве не так?

— Без сомнения, не так, но вы не понимаете почему. В том-то и беда.

— Попомните мое слово, Холмс: больше мы не увидим лорда Блэгдона.

— Думаю, вы ошибаетесь.

Я решил, что этот разговор ознаменовал собой завершение нашего расследования, причем самое неудовлетворительное. Бонбоньерку вымыли, вытерли и водворили на место. Аконитин, если он там действительно был, направил нас по ложному следу. Как я объяснил Холмсу, этот яд в медицинских дозах присутствует в любом шкафчике с лекарствами и в качестве гомеопатического средства его применяют при различных острых состояниях, от обычной простуды до гиперемии жизненно важных органов.

Казалось, дальнейшего развития дело не получит. Конечно же, никакого убийства не было. Столь малое количество аконитина не могло свидетельствовать даже о покушении. Какие факты у нас оставались? Представитель захудалой ветви аристократического семейства повел себя странно, однако в этом не было ничего нового. Он без предупреждения проник в дом своего кузена, а затем удалился, осмотрев несколько предметов из фарфоровой коллекции, но ничего не взяв. Дальше мы не продвинулись. Меж тем лондонский сезон подошел к концу, и весь бомонд устремился в загородные усадьбы и охотничьи угодья.

Наступил август — месяц, который журналисты именуют «сезоном отдыха». За неимением серьезных новостей на страницы газет просачивались такие истории, что читатель, ознакомившись с ними, жалел о зря потраченном времени. Как часто сетовал Холмс, для консультирующего детектива пришла не лучшая пора. Публика, не принадлежащая к высшему свету, направилась с семьями на брайтонские пляжи и маргейтские пески. От моста Патни, что в Вест-Энде, до церкви Сент-Мэри-ле-Боу, расположенной в Ист-Энде, нельзя было встретить ни одного преступника. Нам оставалось лишь ждать, когда какой-нибудь эксцентрик или сумасшедший пожалует к нам со своими нелепыми фантазиями. Я предложил Холмсу поехать в Илфракомб или Тенби, где под звучный рокот Атлантического океана можно отдохнуть телом и душой в компании юристов, медиков и университетских профессоров. Но мой друг не стал меня слушать. Он считал, что лучше принимать докучливых клиентов сомнительного здравомыслия и спорных моральных устоев, чем тратить жизнь на бесцельные путешествия или, как говаривала его старая няня-кальвинистка, «дуреть от сна».

Первым, кто переступил наш порог за неполных две недели, был преподобный доктор Джозефус Перси, чичестерский архидиакон. Несмотря на сан и ученость, этот джентльмен не оказывал существенного влияния на мир теологии или церковной политики. Скорее он был известен своим чудаковатым поведением, а также любовью к книгам и часам.

Несколькими годами ранее доктор Перси снискал дурную славу и получил внушение от коронера в связи со смертью своей экономки. В день, когда милейший священнослужитель находился дома, с ней случился удар. За каких-нибудь полминуты бедная женщина скончалась. Это произошло в четверг, около двух часов пополудни, а в два архидиакон собирался поехать на рыночную площадь, в магазин гравюр и редких изданий. Усадив мертвую в угол дивана, он, не отступая от своих планов, оседлал велосипед и покатил по улицам Чичестера. И только приблизительно через час, вернувшись домой с коричневым свертком в корзине, почтенный библиофил позвал на помощь.

Внешне архидиакон напоминал не столько старика, сколько молодого человека, загримированного для спектакля. Багровый нос доктора казался гуттаперчевой накладкой на что-то меньшее и не такое воспаленное, горб на спине словно был позаимствован у Квазимодо. При взгляде на мистера Перси могло померещиться, что под белым париком прячутся собранные в пучок пряди темных волос, а бакенбарды в форме котлет выглядели так, будто их приклеили гримировальным лаком. Но на самом деле юность Джозефуса Перси, если он когда-нибудь и был молод, давно миновала.

— Мистер Холмс! — твердо и отчетливо прозвучал голос священнослужителя. — Что вы можете сказать мне о взрывающихся часах?

Мой друг соединил пальцы рук и посмотрел на своего посетителя, сидевшего по другую сторону от холодного камина.