– А кто такие Линейщики? – выдохнула Сентябрь, обрадованная, что хоть за что-то смогла зацепиться в этом разговоре.

– Ну, я, например. Меня зовут Бумер. А мой напарник – старина Беатрис. Он – Кон. Или Конденсатор, если захочешь когда-нибудь послать ему формальное приглашение. Он меня заземляет, держит Линию, пока я с ней работаю.

– Беатрис – это же девчоночье имя.

Бумер пожала плечами.

– А ему нравится. Мне дела нет, как мой Кон хочет называться. Э-эй, ты не на шутку решила меня разговорить, верно? Заставить пользоваться словами совсем как люди? – с грохотом и шипением Бумер опустилась прямо на землю возле забора. – Ну, хорошо, попробую, но сразу предупреждаю, что я этого не люблю. Линейщики работают на Линии. На границе между мирами. Это примерно как вы коров удерживаете, чтобы они не разбрелись и не превратились в гамбургер под колесами поезда или не переломали бы себе коленки об дубовые корни. Если б не Линия, любой мог бы прыгать туда-сюда, из мира в мир, как девчонки в «классики» играют. Метнет биток через Линию и поскакала себе. Да еще и хвост подружек приведет за собой. Вот неразбериха и начнется, уж я-то знаю, всякое повидала.

– Но люди и правда прыгают туда-сюда, – смутилась Сентябрь.

– О да! Еще и как прыгают! Добавляют мне работы. На Линии есть слабые места. Она довольно старая, и потом не больно-то я верю в добросовестность тех, кто ее прокладывал. Постоянно требует ремонта. Пока мы с тобой болтаем, я успела залатать четырнадцать прорех, залудить прохудившийся трансформатор, выбрала слабину на двадцати участках, заменила семь перегоревших узлов и затянула сеткой дыру размером со штат Монтана. – Бумер сощурила один глаз. – Надеюсь, тебе хватит сообразительности, чтоб понять: все это – лишь слова. Слова, которые ты понимаешь только потому, что живешь в мире, где есть Монтана, трансформаторы и конденсаторы. И они – не слова, а совсем другое.

– Разумеется, – поддакнула Сентябрь, понятия не имея, о чем речь.

– Я не из Волшебной Страны. Никогда там не была. Но зато я вижу ее как в витрине магазина, понимаешь. Я прохожу между мирами и охраняю Линию. Совсем недавно тут был большой прорыв, недавно – по моим часам, а не по твоим. И когда я говорю «здесь», я не имею в виду вашу ферму в Небраске, поверь мне. А просто «здесь». «Здесь» – это где Плутон, и гусеницы, и шары, которые взлетают, потому что наполнены гелием. Люди тут появляются и исчезают, будто ими из цирковой пушки выстреливают. Мне это не нравится, так и знай. На этих участках Линия всегда будет уязвимой. Структурные дефекты. А за последний год она почти полностью износилась, я точно знаю. Часовые пояса – это сущее мученье, поверь. В прошлом году мы почти потеряли Линию, да и теперь я должна присматривать за ее провисанием.

– В прошлом году! Я как раз была в Волшебной Стране. А моя тень воровала там магию. И если бы она довела это дело до конца, границы могли полностью стереться. Так сказала Минотавра.

– Минотавров надо слушать, они зря не скажут. Всякий, у кого четыре желудка, должен хорошо владеть реальностью. Линия была вся в лохмотьях. До того дошло, что можно было просто споткнуться о стену и оказаться неведомо где. А когда дела идут настолько плохо, бандиты тут как тут. Хуже мышей! Только один появится – считай все здесь. Беатрис их постоянно гоняет, но что он может сделать в одиночку? Утечка – это один из фундаментальных принципов устройства вселенной. Вопрос только в том, что именно польется и когда прорвет.

Бумер сплюнула. Изо рта ее вырвалась струя красного огня. Сентябрь уставилась на свои туфли.

– Что же это – я тоже бандит? Я тоже пересекала Линию. Дважды! Даже четыре раза, если считать обратный путь.

Бумер посмотрела на нее многозначительно. Сентябрь сунула руки в карманы, но все же подняла голову и выдержала взгляд Линейщицы. Она не станет делать вид, что сожалеет об этом. Теперь-то ее точно в бандиты запишут.

Глаза Беатриса вспыхнули, как электрические лампочки. Он завыл – длинно, гулко и с присвистом, точь-в-точь как паровая турбина.

– А вот и они, – прокряхтела Бумер, с усилием поднимаясь и раскладывая свое металлическое тело как головоломку.

– Кто?

Прерия оставалась зеленой и тихой, если не считать порывов ветра, колыхавших колосья и темные верхушки берез.

– Ты же за ветрами гоняешься, верно? А я их ненавижу. Всю их болтливую шайку преступников, беглецов и психопомпов. Если бы не ветры, я бы давно уже вышла на пенсию и нежилась бы за пределами времени. Вперед, Беатрис! Голос!

Грейхаунд поднялся на огромных задних лапах и пролаял раз, и два, и три. Теперь его голос был похож не на вой паровой турбины, а скорее на страшный колокольный звон.

Сентябрь прижала ладони к ушам – и очень вовремя. Ветер стегнул сам себя так яростно, что колоскам пшеницы ничего не оставалось, как встать прямо и вытянуться в струнку, едва не отрываясь от земли. Воздух словно задрожал, затрясся и, наконец, вывернулся наизнанку, выплеснув наружу толпу оглушительно галдящих, вопящих, смеющихся и улюлюкающих тварей.

Ту́пики!

Один за другим они взмывали вверх, как пушистые пушечные ядра, хлопали пару раз крошечными крыльями и снова плюхались на упитанные брюшки, накатывая друг на друга, как волны на берег. Их ярко-оранжевые округлые клювы сверкали золотом. Одни ту́пики были не больше бекаса, другие – огромные, с охотничью собаку. Чем ближе они подкатывались, тем лучше был виден блеск их глаз: черных, зеленых, красных, фиолетовых. Некоторые из этих цветов, решила Сентябрь, не слишком-то подходят для птичьих глаз. Один за другим ту́пики снова и снова взлетали ввысь, перебирая перепончатыми ножками на фоне неба так, будто карабкались по горному склону.

А над этой стаей плясала и кружила, с ухмылкой перепрыгивая с одного ту́пика на другого, юная леди в синем. На ней были брюки цвета индиго, на которые пошло шелка не меньше, чем пошло бы на юбку такой же длины; при каждом шаге они шуршали, а из складок украдкой выглядывали мертвенно бледные голубые звездочки. Еще на женщине были бирюзовые перчатки выше локтя и сапфирового цвета ботинки с ледяными шнурками-сосульками, зашнурованными крест-накрест до самого колена. Широко развевались полы красивого длинного плаща небесной голубизны, с тяжелым серебряным поясом на талии, простроченного аквамариновой нитью и отделанного грубой овчиной немыслимого черничного цвета. Длинные лазурные волосы разлетались во все стороны из-под кобальтовой фуражки, отороченной той же темно-синей овчиной. Головной убор был увенчан ледяной пикой, как на старых фотографиях немецкого кайзера. Женщина курила длинную глиняную синюю трубку, выдувая такой же синий дым огромными квадратами, треугольниками и ромбами, через которые ныряли и кувыркались ее ту́пики.

В оглушительный гвалт ту́пиков ворвался протяжный рев клаксона. В самом центре стаи обнаружился «Форд» модели А мистера Альберта. Он перемещался скачками, подпрыгивая и зависая над землей, где его поддерживали, толкали, несли и снова толкали птицы.