— Господин капитан! — произнес полковник, обращаясь к командиру четвертой роты. — Нижние чины, читающие полезные книги, бередят простую непосредственность души. Это весьма приятно, капитан! Только наивная непосредственность простого солдата может толкать его на героические подвиги!

И, обратившись к посредству своего красноречия, он поведал нижним чинам батальона о героическом подвиге матроса Деревенко.

Подвиг матроса Деревенко заключался в том, что во время аварии царской яхты «Штандарт» он схватил малолетнего наследника Алексея и бросился с ним в воду. Правда, тревога оказалась если не ложной, то преждевременной, испуг мальчика мог бы оказаться смертельным, но поступок матроса перед родиной все же был велик и благороден.

— Сам государь император обожает непосредственную теплоту простых сердец! — произносил Влащевский, брызжа слюной от удовольствия. — Матрос Деревенко, по повелению его императорского величества, приставлен к наследнику в качестве дядьки навсегда! Слышите?

Полковник был груб по натуре, но все равно пред лицом нижних чинов батальона прослезился от благородства поступков и царя и простолюдина. Шло тогда начало весны; полковник, внутренне согретый водкой и умилением, распахнул полы шинели. Нижним же чинам по его велению командиры рот приказали стоять вольно, — можно было и курить, и шевелиться.

Нижние чины — близкие сотоварищи по взводу — могли бы позавидовать началу солдатской карьеры Павла Шатрова, если бы их воспаленный разум не был охлажден практическим предположением ефрейтора Марченко. Последний настойчиво противоречил утверждению полковника и настаивал на том, что рядовой его отделения Павел Шатров одержим умственным расстройством, происшедшим от непомерного усердия к книгам для солдатского чтения.

Марченко однако ошибался: Павел Шатров пользовался книгами из батальонной библиотеки ради расширения умственного кругозора, и только от чистоты сердца на словесных занятиях он мог титуловать государыню в сентябре сентябрейшей: по его мнению, августейшей императрица могла быть лишь в августе.

Марченко, чтобы отвадить Павла Шатрова от пользования книгами, стал повседневно посылать его во внеочередные наряды. Павел Шатров переносил ефрейторские наказания мужественно и безропотно и однажды кротостью своей поразил жестокое сердце притеснителя. Марченко, по обыкновению, направил Павла Шатрова во внеочередной наряд по уборке непристойного места, куда, примерно через полчаса, но надобности он последовал и сам. Изумление Марченко было поистине велико: непристойное место имело по убранству опрятный вид, а Павел Шатров покойно сидел на стульчаке и читал книгу. Марченко в порывистом гневе отнял книгу, а взглянув на ее титульный лист, неожиданно для себя оторопел: книга эта была любимой и ему, ефрейтору Марченко, — она повествовала о том, как солдат спас Петра Первого от непременной смерти.

Кротость рядового победила ефрейторский гнев. Марченко, растроганный до слез, облобызал Павла Шатрова, еще не успевшего даже застегнуть казенные штаны на все пуговицы.

Марченко по-ефрейторски полюбил Павла Шатрова, но полностью его загадочной натуры все же не разгадал. Марченко не однажды пытал Павла Шатрова, почему последний, падая на пол от неудачного прыжка через кожаное чучело — кобылу, вместе с другими смеялся, но не плакал. Павел Шатров пояснил ефрейтору, что смеялся он от душевной полноты и таким образом облегчался от боли.

Марченко сомневался в этом, и сомнение его было закономерно: Павел Шатров смеялся, чтобы другие солдаты потеряли интерес к осмеиванию его последующих падений.

Обладая добрым сердцем и кротостью нрава, Павел Шатров однажды поразил нижних чинов отважной неожиданностью: овладев полностью интонацией возгласа полковника Влащевского, он, притаившись в засаде, прокричал своей роте, развернувшейся в строю, полковничьим хриплым басом:

— Здорово, молодцы!

Нижние чипы роты ответили его возгласу как полковнику, а капитан Еньков — командир роты — отбыл на возглас для отдачи мнимому полковнику соответствующего рапорта.

Непристойное подражание офицерскому возгласу каралось, но Павел Шатров не устрашился кары, так как действовал он по заранее обдуманному расчету: капитан Еньков, как это было известно, во время переговоров с полковником по телефону постоянно держал руку под козырек, и Павел Шатров имел желание проверить, пойдет ли капитан Еньков на сердитый, но незримый полковничий возглас для отдачи положенных приветствий…

Любопытство Павла Шатрова таким образом было удовлетворено полностью, а предстоящего отбывания под арестом он не страшился. Правда, в карцере на дневной период койка примыкалась к стене, но Павел Шатров за десять суток ареста вполне освоился, научившись спать сидя на табуретке.

Марченко, произведенный впоследствии в младшие унтер-офицеры, уходил в запас годом раньше Павла Шатрова и, благоволя к последнему, рекомендовал ему в дальнейшем остерегаться полковника, ибо сам Марченко однажды от оного уже пострадал.

Полковник, остановив Марченко на людной улице, собственноручно, при стечении партикулярных граждан, подстриг ему ефрейторские усы. Полковник в молодости служил в гвардии и, блюдя гвардейские традиции, подстригал усы нижних чинов — пехотинцев, если они носили их завитыми в тонкие кольца. Для означенной цели полковник постоянно имел в кармане ножницы, а свои усы, после гвардии, он подстригал под бобрик.

Нижние чины страшились встречи с полковником на улице и, приметив его издалека, прятались где-либо за дровами, на чужом дворе.

Но Павел Шатров на последнем году действительной военной службы, приметив однажды полковника на улице, не устрашился его, а пошел ему навстречу. Павел Шатров не предвидел резона прятаться в чужом дворе: у него еще не обозначались усы, и, следовательно, полковнику нечего было подрезать.

Павел Шатров, приподняв голову, молодецки развернул грудь, отчетливо отбил шаг и надлежащим образом стал во фронт. Полковник приветствовал нижнего чипа, Павел Шатров ответил на приветствие. Он весело заулыбался Влащевскому, чем немало потревожил полковника.

Влащевский нашел, что шинель нижнего чина длиннее, чем что положено по уставу, и, имея желание применить ножницы, соответствующе ее подрезал.

Павел Шатров возвратился в казарму в шинели, обрезанной выше колен, и что обстоятельство на последнем году улучшило его служебное положение: Павла Шатрова не посылали в караул и не вызывали на строевое обучение.

В начале апреля месяца тысяча девятьсот четырнадцатого года Павел Шатров отбыл в запас на отдаленную родину. Предварительно он, за ненадобностью, променял пропойце-писарю из полковой канцелярии свою укороченную шинель на книгу неизвестного ему содержания. Пропойца-писарь был небольшого роста, шинель ему оказалась впору, но он ничем другим не мог отблагодарить Павла Шатрова: единственным предметом его частной собственности являлась книга, украденная из полковой библиотеки.

Павел Шатров принял книгу с благодарностью, а книга эта оказалась ни чем иным, как историей двадцать пятого пехотного смоленского, имени генерала Раевского, полка.

До приобретения книги Павел Шатров не знал истории своего полка, и лучшие полковые традиции им, разумеется, не были осмыслены.

Отбывая на родину, сидя в вагоне, он обдумывал прочитанную историю только что