В этот момент, как бы упрекая ее в несправедливости подобных суждений, дверь открылась, и в проеме возникла самая привлекательная женщина из всех, каких только приходилось видеть мисс Лэттерли. В первое мгновение вновь прибывшая показалась ей просто эпически прекрасной: высокая, выше Эдит, и очень стройная. Ее темные мягкие волосы вились от природы, совершенно не соответствуя строгой современной моде, заставляющей женщин туго зачесывать волосы, оставляя лишь по одному локону над ушами. Одета она была в весьма практичную юбку без каких-либо намеков на обручи кринолина, зато блузка ее была причудливо отделана белыми лентами и вышивками. Наряд несколько вызывающий, но чувствовалось, что леди оделась так не ради кокетства и не из ложной скромности – просто ей так нравилось. Тонкое лицо поражало живостью мимики.

Дамарис вошла, прикрыла дверь и, замерев на секунду с заведенными за спину руками, с интересом посмотрела на подругу своей сестры.

– Вы Эстер Лэттерли? – спросила она, но этот вопрос прозвучал почти риторически. – Эдит говорила, что вы к нам сегодня придете. Я так рада! Как только мне сказали, что вы были в Крыму вместе с мисс Найтингейл, я с нетерпением ждала случая, чтобы с вами познакомиться. Вы должны обязательно прийти еще раз, когда мы все будем в сборе, и рассказать нам о Крыме и о сестрах милосердия. – Лицо ее озарилось внезапной улыбкой. – Или хотя бы мне. Я вовсе не уверена, что папа это одобрит, и абсолютно уверена, что это не одобрит мама. Слишком уж много независимости в ваших приключениях. Когда женщина забывает свое место, то, сами понимаете, расшатываются устои общества, то есть рушится семейный очаг.

Она подошла к диванчику в стиле рококо и небрежно присела.

– Мы приучены каждый день чистить зубы, – продолжала она, – есть рисовый пудинг, правильно говорить, носить перчатки в подобающей обстановке и не пускать слезу, каким бы превратностям нас ни подвергла судьба. Считается, что таким образом мы подаем хороший пример низшим классам, которые подражают нам во всем. – Любая женщина, устроившаяся на диванчике боком, выглядела бы в такой позе неуклюже, но только не миссис Эрскин. Ей было все равно, что о ней подумают другие. Однако в небрежности ее движений чувствовалась некая болезненная натянутость.

Внезапно лицо Дамарис потемнело, и она пристально взглянула на гостью.

– Полагаю, Эдит уже рассказала вам о нашей трагедии: о смерти Таддеуша и о том, что говорит полиция? – Она сдвинула брови. – Хотя я не представляю, кому было нужно его убивать. – Она повернулась к сестре. – А ты? Я сознаю, временами он был жутко утомителен, но ведь все люди таковы! Они придают огромное значение всякому вздору… О, прошу прощения, я не имела в виду всех – большинство людей! – Миссис Эрскин внезапно поняла, что могла нечаянно обидеть Эстер, и поэтому ее последнее восклицание было вполне искренним.

– Все в порядке. – Мисс Лэттерли улыбнулась. – Я согласна с вами. Но осмелюсь предположить, что они говорят то же самое о нас.

Дамарис поморщилась:

– Туше€. Так Эдит рассказала вам?

– О званом обеде? Нет… Она сказала, что будет лучше, если я услышу об этом от вас, поскольку вы там были. – Эстер надеялась, что это прозвучит участливо и без назойливого любопытства.

Старшая сестра Эдит прикрыла глаза и села чуть поглубже.

– Это было ужасно. Фиаско почти с самого начала. – Она посмотрела на новую знакомую. – Вы действительно хотите это знать?

– Если это не причинит вам боли. – Эстер лукавила. Она хотела знать все о том роковом вечере, и лишь чувство приличия не позволяло ей проявить настойчивость.

Дамарис пожала плечами и отвела глаза:

– Я не против поговорить. Так или иначе, я все время об этом думаю. Вспоминаю снова и снова… Кое-что из случившегося уже кажется мне нереальным.

– Начни с самого начала, – попросила ее миссис Собелл. – Это единственный способ уловить хоть какой-то смысл в том, что произошло. Ясно, что кто-то убил Таддеуша, и мы все равно не успокоимся, пока не узнаем, кто именно.

Миссис Эрскин вздрогнула и бросила на нее быстрый взгляд, а затем повернулась к Эстер:

– Певерелл и я прибыли первыми. Вы еще не знакомы с ним, но уверена, что он вам понравится. – Она произнесла это очень просто, как нечто само собой разумеющееся. – Мы оба были в добром расположении духа и не ждали ничего дурного от этого вечера. – Она возвела глаза к потолку. – Как бы вам это все представить… Вы знаете Максима и Луизу Фэрнивел? Нет, я полагаю, не знаете. Эдит говорила, что вы не склонны попусту терять время в обществе.

Мисс Лэттерли улыбнулась и, чтобы не встречаться взглядом с Дамарис, посмотрела на свои руки, сложенные на коленях. Эвфемизм был поистине очарователен. Эстер миновала двадцатипятилетний рубеж, но даже в двадцать пять шансов выйти замуж у нее было маловато. Отец ее перед смертью разорился, и она осталась бесприданницей без крепких связей в обществе. Однако самой большой проблемой были ее прямолинейность и неумение вовремя придержать язык.

– У меня просто нет времени, чтобы его терять, – ответила она.

– А у меня его слишком много, – ввернула Эдит.

Эстер вернула разговор в прежнее русло:

– Расскажите мне, пожалуйста, о Фэрнивелах.

Лицо Дамарис мгновенно утратило живость.

– Максим достаточно мил, задумчив, весь в себе. Устрашающе приличен, но без чванства. Я иногда чувствую, что он гораздо интереснее, чем старается казаться. Легко могу себе представить, как бы я могла в него влюбиться, если бы на свете не было Певерелла. Но что он представляет из себя при близком знакомстве – не имею понятия. – Она взглянула на гостью, словно для того, чтобы удостовериться, все ли той понятно, и продолжила, глядя в расписанный потолок: – Луиза – совсем другое дело. Она красива, причем необычной, вызывающей красотой, и всегда напоминала мне большую кошку – дикую, не домашнюю. Хозяев у нее быть не может. Иногда я даже ей завидую. – Дамарис сопроводила эти слова грустной улыбкой. – Она очень маленькая, и это позволяет ей быть весьма женственной: смотреть на мужчин снизу вверх там, где мне приходится смотреть на них сверху вниз. У нее очаровательные высокие скулы, но губы ее мне не нравятся.

– Ты так и не сказала, что она из себя представляет, – напомнила Эдит.

– Кошка, – повторила миссис Эрскин. – Чуткая хищная кошка, думающая только о себе, но очаровывающая всех, кого захочет.

Миссис Собелл взглянула на подругу:

– Из чего следует, что Дамарис не очень-то ее любит. Или завидует ей куда больше, чем признается в этом.

– А ты любишь перебивать, – несколько свысока заметила ее старшая сестра. – Затем приехали Таддеуш и Александра. Он был, как всегда, вежлив, надменен и немного рассеян. Зато жена его выглядела ужасно бледной и не столько рассеянной, сколько расстроенной. Думаю, они успели о чем-то поспорить, и Алекс, конечно, пришлось уступить.

Эстер чуть не спросила, почему «конечно», но сообразила, что такой вопрос прозвучит глуповато. Ведь жена обязана уступать мужу во всем.