— Я не стану дожидаться здесь, я помогу! — Мюрин упрямо вскинула подбородок, прямо встречая гневный взор.

— Ты меч-то удержишь? — прозвучало насмешливое со стороны, и её вновь окружили всадники. Только теперь девушка ощущала себя куда увереннее; оттого ли, что на её просьбу откликнулись, от напутствия ли самой Морриган или пьянящего предвкушения — неважно.

— На седле должен быть, попробуй, — подначил Фер Фи. — А то, может, и не надо нам никуда ехать, сама справишься?

Мюрин не глядя потянулась вниз, как будто точно знала, где искать, — и пальцы её сомкнулись на плече короткого лука. Рукоять его легла в ладонь легко и уверенно, как родная; и размер, и сила — словно по ней справили, да и колчан со стрелами нашёлся под рукой. Девушка не стала удивляться чудесам, лишь улыбнулась довольно. Лук был чудо как хорош, с резным узором по спине и тугой, звонкой тетивой.

Конн окинул её взглядом и ничего не сказал, доказать меткость не потребовал. Поднял охотничий рог, протрубил, и свора с лаем рванула вперёд, а следом и лошади.

Злость отчего-то ушла. Лишь только увидев Мюрин верхом и в красном плаще, говорящем яснее слов, Конн в первый миг пришёл в ярость, насилу сдержался, чтобы не выдернуть девчонку из седла. А теперь скакал с ней бок о бок — и чувствовал неподдельную радость, боги знают отчего. И глаз отвести не мог, так хороша была разгорячённая бешеной скачкой Мюрин.

Захватчики стояли лагерем недалеко от разорённого и сожжённого Теркайла. Мюрин знала это место и лишь порадовалась, что дорога их пролегала в отдалении от разрушенного родного дома, не довелось увидеть, что с ним стало.

Желтобородые псы не ждали нападения, но и праздновать не спешили. Только караульные их не спасли, пусть и успели поднять тревогу.

Меч Нуаду не знал жалости, не ведал промаха, не замечал преград и вспарывал кольчуги, словно тончайшее полотно. В стойбище стало светло от пожара — огонь костров перекинулся на шатры. И в этом пляшущем, неверном свете охотники, кажущиеся воплощением ночного кошмара, а не существами из плоти и крови, с хохотом и весёлыми кличами на скаку срубали головы испуганных чужаков. Озверевшие от крови гончие сбивали бегущих с ног и рвали человеческую плоть. Мюрин мчалась в конце кавалькады, не замечая, как с двух сторон её прикрывают другие всадники, и не отставая: обученный конь и без команды держался ближе к своим. Резной лук её тоже не знал устали, ни одна чёрная стрела с алым оперением не прошла мимо цели.

И Мюрин тоже смеялась, радуясь пролитой крови врагов. Никогда прежде не испытывала она такого азарта и такого тёмного, яростного восторга. Она не знала, смертны ли всадники Великого гона — но смерть даже краем не касалась её мыслей, в которых сейчас было лишь упоение битвой.

Никто не считал, сколько воинов пало под копыта вороных лошадей, когда хоть кто-то из чужаков разобрался в происходящем и попытался дать отпор. Никто не считал, сколько их пало после, а сколько — бежало в страхе. Хаос из огня и крови, криков и звериного рыка расплескался между деревьями, и вот уже, кажется, горят не только походные шатры, но одежда людей, сам лес и даже воздух напоён ревущим пламенем.

Но как бы ни пьянила тёмная радость возмездия, как ни смешили страх и смятение желтобородых чужаков, чьё войско обратил в бегство десяток всадников, Мюрин не упускала из вида Конна и не теряла головы. Ей сейчас по пути с Великим гоном, но она совсем не собиралась становиться его частью.

Поэтому она одна заметила, когда белый конь отклонился в сторону. Видела, как всадник вдруг вылетел из седла, кажется, сбитый ударом камня в голову. Отчего именно он, отчего так удачно? Ведь остальных не ранили даже стрелы, пущенные в упор чужаками, попытавшимися оказать сопротивление...

Мюрин решительно направила коня к Конну, намереваясь помочь, и увидела, как белого коня перехватил тот, чей крови она жаждала больше всего. Бенджамин Комптон. Она вскинула лук, выцеливая желанную добычу… и опустила, словно наяву услышав голос Морриган: «Тот, кто ведёт чужаков, мой».

Понял ли пришелец, чьё седло занял? Как скоро узнает, что не принадлежит больше себе, что поведёт его иная судьба, да что там поведёт — потащит вперёд, туда, куда укажет чужая ему богиня?

Мюрин остановила коня возле Конна, который сидел на земле, держась одной рукой за голову. Из-под пальцев сочилась кровь. Окликнула, заставив вздрогнуть, протянула ладонь.

Взгляд у него был пустой, потерянный, словно не узнавал и не видел, и Мюрин на мгновение усомнилась, испугалась — что с ним? Предводитель Великого гона не может ступить на землю смертных, а если ступит… Что говорили об этом филиды? И говорили ли?

Конн и правда не понимал, что происходит, не помнил ни себя, ни мира и почти ничего не видел. Всё вокруг расплывалось, сердце колотилось быстро, испуганно, и чёрный дым ел горло. Смог бы он подняться сам? Захотел бы? Он даже не понимал, что это значит!

Но из сумрачно-огненной круговерти возникло лицо в обрамлении пламенно-алых волос. Протянутая светлая ладонь…

Он по-прежнему ничего не понимал и не помнил, но потянулся к этой ладони, поднялся на колени, сжал тонкие девичьи пальцы.

Это походило на новый удар, ещё более сокрушительный, чем первый. Как он устоял, не повалился на землю? Лишь крепче стиснул девичью руку, отчаянно, до боли, но Мюрин ни слова не сказала против, смолчала, стерпела. Терпеливо дождалась, пока Конн очнётся, пока поднимется на ноги, цепляясь за стремя, за седло, а там он и сам ослабил хватку, выпустил вовсе.

— Садись, — позвала она, освободила стремя, сдвинулась вперёд, на холку.

На конскую спину воин взобрался уже уверенно, сел позади Мюрин, перехватил поводья. Огляделся, пытаясь разобраться в себе и окружающем мире.

Что-то с ним было не так, что-то изменилось. Да, болела голова от удара, хотя кровь уже остановилась, но не в этом дело. Что-то ещё...

Дышалось легче, вот что. И дело не в дыме, который стелился над землёй и гнал прочь зверей и людей, и уж точно не в ударе о землю, не так сильно он упал, да и удачно. Нет.

Свобода. Только теперь он понял, что ощущал — свободу. Привык к оковам, привык к чужой воле, которая вела вперёд, которая давила. Когда-то — сильно, потом перестала ощущаться, а после, когда он подобрал Мюрин, когда выступил вперёд