Среди значимых иерархов Восточной церкви, ездивших на собор, были митрополит Никейский Виссарион, митрополит Эфесский Марк Евгеник и митрополит Киевский Исидор. Последний ехал в Феррару не из Константинополя, а из Москвы. Так на соборе выделилась немалая по численности — около ста человек — русская делегация. В нее входили видные церковные деятели из разных русских земель, в том числе епископ Суздальский Авраамий, суздальский иеромонах Симеон, «тверской посол» Фома и др. Долгое время было принято считать, что московский князь Василий II не хотел отпускать русских на собор, но сравнительно недавно было доказано обратное. Русские ехали в Феррару со светлым чувством, они искренне хотели показать латинянам их заблуждения, надеясь убедить их перейти в истинную, православную веру.

В рядах византийской делегации не наблюдалось единства по вопросу объединения церквей (унии). Так, патриарх Иосиф II, император Иоанн VIII и Виссарион Никейский были сторонниками унии. Ярым противником унии показал себя Марк Эфесский. Деспот Димитрий также был настроен против унии. Известно, что он покинул Италию уже в 1438 году, не дождавшись решений собора. Кажется, перед лицом турецкой угрозы Димитрий чувствовал себя увереннее остальных: у него были связи при дворе султана. Забегая вперед скажем, что в 1442 году он предпринял попытку напасть на Константинополь с помощью турецких войск. Императору Иоанну удалось спастись только потому, что ему помог один из братьев — деспот Константин.

Феррара не стала местом принятия исторических решений. Вскоре после начала работы собора в город пришла чума — настоящее проклятие Средневековья, и участники срочно перебрались во Флоренцию. Это было на руку папе Евгению IV. Дело в том, что в Италии в ту пору продолжалась многовековая борьба за преобладание в регионе между сторонниками папы римского (гвельфами) и приверженцами германского императора (гибеллинами). Герцог Феррары Никколо III д’Эсте разделял гибеллинские взгляды, тогда как Флоренция была оплотом гвельфов.

Интересно, что участники собора переезжали из города в город не все вместе, а небольшими группами. Во Флоренцию они прибывали постепенно. Сначала в город въехал патриарх Иосиф, через несколько дней — император Иоанн, затем Димитрий, а позже всех Исидор Киевский.

Во Флоренции 1430-х годов уже вовсю цвела ренессансная культура. Узкие и кривые средневековые улочки решили выровнять, чтобы город обрел более гармоничный и упорядоченный облик. Но этот процесс только начинался, а потому русским участникам собора, вероятно, не сразу открылось очарование города. Русские люди, привыкшие к городским деревянным усадьбам с обилием зелени, вероятно, почувствовали себя на улицах «столицы Ренессанса» будто в каменном мешке.

Флоренция встретила церковных иерархов не только с почтением, но и с любопытством. К иностранцам здесь привыкли. Но греки и особенно славяне выглядели для флорентийцев весьма экзотично. О их облике гуманист Веспасиано да Бистиччи написал следующее: «Люди с длинной бородой, опускающейся на грудь, с густыми, косматыми, растрепанными волосами, другие с короткой бородой, с головой, выбритой наполовину, с выкрашенными бровями; многие выглядели так необычно, что даже самый грустный человек при их виде не мог удержаться от смеха».

Длинные бороды греков не только веселили жителей республики, но и напоминали им библейских героев. Искусствоведы не единожды отмечали, что на знаменитой фреске Беноццо Гоццоли «Шествие волхвов» (1459) из капеллы палаццо Медичи-Риккарди во Флоренции в качестве прототипов волхвов были взяты руководители греческой делегации на соборе. Так, Иосиф II стал олицетворением первого волхва, Мельхиора, Иоанн VIII — второго, Бальтазара, а Димитрий — третьего, Гаспара. Выбор этих персонажей свидетельствовал о том, что, по мысли богословов той поры, мудрость христианского Востока пришла на Запад в лице его главных представителей. Яркие, шитые золотом одежды членов восточной делегации выделяются среди запечатленной на фресках Гоццоли густой зелени тосканских садов. Сумрак капеллы будто подчеркивает торжественность приезда византийцев в Италию не меньше, чем тайну изображенной новозаветной сцены.

Устроившись на новом месте, участники собора принялись за работу. Споры о Символе веры и других расхождениях, мешавших унии, велись очень ожесточенно и порой на повышенных тонах. Русская традиция вложила в уста одного из наиболее последовательных противников унии Марка Эфесского даже слова о том, что «латыни не суть христиане». Едва ли Марк произнес эту фразу, однако его непримиримая позиция была осуждена императором и он, вернувшись из Италии, несколько лет (до рубежа 1442/43 года) провел в темнице.

Глава русской делегации митрополит Исидор традиционно (и справедливо) воспринимается как решительный сторонник унии. Однако в соборных прениях по догматическим вопросам он не всегда принимал сторону католиков. Так, он был противником латинского учения о filioque и в этом вопросе поддерживал Марка Эфесского. Но Исидор был убежден, что уния спасет Константинополь. Однажды он произнес: «Подобает нам духовно и телесно соединиться (с латинянами. — Т. М.), чем, ничего не добившись, возвратиться. Возвратиться, конечно, можно; но как мы собираемся возвратиться, куда, когда — я не знаю».

Несмотря на серьезное противодействие со стороны православного духовенства (как греков, так и русских), уния была заключена. Многие были вынуждены ее подписать под серьезным давлением со стороны сторонников объединения. Лишь некоторым противникам унии удалось уклониться от ее одобрения. Позже один из участников собора, грек Сильвестр Сиропул, подробно рассказал о многих интригах, существенно влиявших на ход обсуждений различных вопросов, и о том, с каким трудом шло принятие соборных постановлений.

Акт о заключении унии был торжественно оглашен 6 июля 1439 года под недавно возведенным Филиппо Брунеллески куполом собора Санта-Мария дель Фьоре. Документ о соединении церквей был зачитан на двух языках — латинском и греческом — кардиналом Джулиано Чезарини и Виссарионом Никейским.

Любопытно, что все величие нового купола Брунеллески участникам собора явлено не было. Несмотря на то что торжественное освящение собора произошло в 1436 году и тогда же его интерьер был впервые открыт для посещения, купол с внешней стороны еще долго закрывали строительные леса. «В роли главного архитектурного памятника Флоренции собор предстает лишь спустя… два десятилетия, в 1465 году… По-видимому, купол собора не входил в панораму города до тех пор, пока… не открылся взгляду его силуэт».

В итоговых документах собора чувствовалось латинское влияние: «пункт о папском примате получил довольно размытую формулировку, грекам было позволено сохранять свой церковный обряд, однако все спорные вопросы были решены в римском смысле».

Члены русской делегации на соборе по-разному восприняли принятые решения. Некоторые русские представители лояльно отнеслись к достигнутому единству. Так, тверской посол Фома не только присутствовал на торжественном провозглашении акта унии, но и участвовал в обряде целования рук папы. В Твери в 1440 году был составлен текст, обнаруживающий благожелательное отношение к сторонникам унии. Речь идет о «Слове похвальном инока Фомы», в котором тверской князь Борис Александрович восхвалялся императором Иоанном VIII, Иосифом II и Виссарионом Никейским.