За ночь снег, падающий через огромный зияющий пролом в крыше, наметал огромные сугробы в залах верхнего этажа, в вестибюле, на мраморной лестнице. Да, да, на тон самой всем нам хорошо знакомой парадной лестнице, роскошной и нарядной, отделанной цветным мрамором из многих стран Европы, по которой в торжественные дни вернисажей поднимаемся мы к Белому залу, на той самой лестнице, которая сама по себе - высокое творение искусства. Теперь трудно представить ее в сугробах, обледенелой, сумрачной и неприветливой. Но так было!

В музейном архиве сохранилась уникальная фотография: три женщины убирают снег в одном из залов. Головы их и лица покрыты платками - только глаза остались. Очевидно, очень холодно было. Над их головой на месте бывшей стеклянной крыши виднеется зимнее небо. У дальней стены - гипсовая композиция, частично укрытая заснеженным деревянным навесом. Женщина на переднем плане, как мне сразу сказали, - Нина Михайловна Лосева. А вторая? Кто же вторая женщина? Приглядываюсь… Наталья Николаевна Бритова! Конечно, это она! Вспоминаю, что в ее дневнике той зимой чуть ли не ежедневно упоминалось: «Я и Лосева убираем снег…»

Интересным человеком была Нина Михайловна Лосева. Ее мать Евдокию Ивановну Лосеву писал в 1903 г. великий Серов, и этот портрет - одно из лучших произведений живописца - теперь находится в Государственной Третьяковской галерее.

Георгий Чулков в своей книге «Годы странствий», изданной в 1930 г., пишет о Евдокии Ивановне: «Она была ученицей Серова. Блеск и нарядность ее салона помешали развернуться как следует ее дарованию, а между тем у нее был не только хороший вкус, но и своеобразное чувство красок и рисунков. Здесь, у этой дамы, я перезнакомился с московскими художниками - Ульяновым, Милиоти, Павлом Кузнецовым, Крымовым, Феофилактовым и многими другими. Впоследствии в этом салоне появились не только художники, но и философы, поэты. Даже Верхарн, Маринетти, Поль Фор и прочие иностранцы, навещавшие нас, считали своим долгом представиться этой даме. Несмотря на свое положение светской женщины, она сумела остаться художницей, добрым товарищем и человеком, совершенно свободным от «буржуазных предрассудков». Настроенная весьма враждебно к старому порядку, она охотно без малейших колебаний щедро раздавала свои деньги всем, кто приходил к ней просить на революцию. Вскоре, впрочем, наступили дни, когда ей уже нечего было расточать».

Нина Михайловна унаследовала от матери ее талант и многообразные способности, образованность и широту интересов, доброту и порядочность, несколько старомодную интеллигентность. Знала несколько иностранных языков, прекрасно разбиралась в искусстве. С ней легко и надежно было работать, она всегда приходила на помощь в трудную минуту, коих в дни войны было более чем достаточно.

И вот я вижу Нину Михайловну на фотографии, трогательную в своих ботинках, явно не по зимнему сезону пальто, в каких-то старых варежках, в старом старушечьем платке до бровей. Она, как и Бритова, была безотказна. Снег нужно убирать - значит будут убирать, без разговоров и апелляций к кому-либо.

Но кто же сделал этот превосходный снимок и несколько других драгоценных фотографий военного музея? Долгое время не мог этого узнать.

Однажды пришел на квартиру Екатерины Алексеевны Некрасовой, видного ученого, доктора искусствоведения. И неожиданно увидел у нее эту «мою» фотографию: Лосева и Бритова убирают снег…

- Как снимок попал к вам?

- Он всегда находился в нашей семье. Его сделал мой ныне покойный муж Всеволод Владимирович Павлов, работавший в то время в музее…

И Екатерина Алексеевна рассказала, что Павлов, еще будучи аспирантом Московского университета, в 1929 г. становится сотрудником музея. Проработал в нем свыше 30 лет. С 1934 г. - заведующий отделом древнего мира. Профессор МГУ. Выдающийся египтолог, глубокий эрудит с тонким художественным вкусом, подлинный русский интеллигент. Собрал великолепную коллекцию резных камней, блестящим знатоком которых был. А.еще увлекался фотографией, охотой и певчими птицами.

«…Понимать природу, чувствовать ее сердцем, ощущать ее жизнь каждой клеткой, каждой стороной души, черпать в ней силу и вдохновение - это удел немногих, - писал доктор биологических наук В. Е. Флинт. - И Всеволод Владимирович Павлов был одним из этих немногих.

Для него природа, любовь к природе были неразрывно связаны с охотой. Во многих отношениях он был необычным охотником. В охоте он прежде всего видел средство общения с природой, и ему было чуждо все, что есть в охоте, я бы сказал, неблагородного: неразборчивость в методах охоты, жадность к выстрелу, к убитой дичи, спортивный азарт… Вторая любовь Всеволода Владимировича - -певчие птицы. Птицы окружали его постоянно, и здесь у него были свои собственные вкусы…

Всеволод Владимирович любил и умел писать об охоте и о птицах. И хотя это и не было главным призванием его жизни, написанные им строки поражают глубиной чувств, искренностью и несомненным самобытным талантом. Он написал немного, но то, что написано, будет ему вечным памятником в кругу московских охотников и любителей птиц».

Умер Павлов в 1972 г. Академик М. А. Коростовцев сказал в прощальном слове: «Как много с этой смертью потеряла московская интеллигенция».

Но возвратимся к зиме, первой военной зиме. Бритова отмечает в своем дневнике: «20 декабря 1941 года. Вот уже несколько дней занимаемся тем, что убираем из залов снег. С 13 до 14.30 по радио передавали «Травиату».

31 декабря. Транспорт не ходит. Домой шла пешком несколько часов…

1 января 1942 года. В музее устроили детский утренник. Вечером - мороз до 34 градусов ниже нуля.

9 января. Холодно. Картошка 15 рублей. Керосин кончился…

15 января. Норма хлеба снижена до 500 граммов.

16 января. Несу доченьке котлетку…

24 января. Холодно. В музее не горит свет. Весь день убираем из залов снег.

28 января. В музее - очень холодно. Темно. Ночевала в библиотеке».

Из письма Ирины Александровны Кузнецовой Марии Зосимовне Холодовской (январь 1942 г.): «Писали ли Вам о том, как сотрудники музея сейчас забавно выглядят в ватных кацавейках и штанах. Николай Ильич Романов был потрясен - я как раз работала рядом с ним в библиотеке, когда увидел Антонину Николаевну Водо в таком виде. Но быстро пришел в себя и даже нашел какой-то комплимент. Вид, правда, довольно необычный, но по крайней мере тепло…»

«5 февраля. Три раза ходила за хлебом, но его так и не привезли.

11 февраля. Дровяной вопрос…»

- Ох, как остро стоял этот дровяной вопрос! - подтверждает бывшая в то время хранителем скульптуры отдела западноевропейского искусства Дебора Соломоновна Либман. - Ездили на лесозаготовки на несколько недель, а то и месяцев. Особенно доставалось Болотниковой и Лосевой. Наверное, как самым выносливым. Тогда