— У соседей кое-что произошло, дорогая.

— У соседей? — Бренда, которая как раз составляла на тарелку блюдце с чашкой, чтобы убрать их в раковину, выпустила из рук посуду, и та брякнулась на стол.

— Осторожнее! — воскликнула Айрис.

— Ну и что там у них? — отрывисто спросила Бренда и как-то странно кашлянула, словно у нее запершило в горле. — Когда я проезжала, все выглядело как обычно.

— Миссис Холлингсворт куда-то подевалась.

— Симона? Откуда вы знаете? — Бренда вдруг принялась оглядываться по сторонам, судорожно вертя головой, словно птица, выискивающая крошки хлеба.

К изумлению обоих родителей, дочь встала со стула, подошла к раковине и повернула кран с горячей водой. Бренда никогда не мыла за собой посуду, вообще никак не помогала по дому. От нее этого и не ждали. По негласному уговору считалось, что сумма, которую дочь дает на хозяйство («содержание», как называла это Айрис), не только покрывает расходы на ее питание, но и освобождает от всех домашних хлопот. Исключение составляла уборка комнаты дочери, куда никто попасть не мог, поскольку Бренда всегда держала ее на замке.

— Оставь, детка! Я сама все вымою.

— Ничего страшного.

— Надень хотя бы перчатки.

— Ну и что… — Бренда сунула руки в радужную пену и загрохотала посудой, после чего попыталась изменить форму вопроса: — Кто вам сказал?

— Вообще-то никто, — произнесла Айрис. Они с мужем обменялись взглядами, и миссис Брокли овладело беспокойство. Лицо дочери сделалось белым как полотно, на скулах обозначились два красных пятна. Она с такой энергией швыряла тарелки и вилки, что вода стала выплескиваться через край раковины.

— Просто твой папа сделал такой вывод.

— «Сделал вывод»?

— Ну да.

— Послушай, Бренда, — с неодобрением начал мистер Брокли, глядя на неестественно застывшую спину и яростно двигавшиеся локти Бренды, — может, ты перестанешь грохотать?

— Это не мешает мне слышать.

— Сегодня утром была репетиция у звонарей. Мелодию, кстати, выбрали довольно необычную. Но Симона на репетицию не явилась. Я сделал этот вывод потому, что как раз находился в палисаднике и не видел, чтобы она возвращалась.

— А потом викарий…

— Не перебивай, Айрис!

— Извини, дорогой.

— Так вот, вскоре после этого появился преподобный Брим. Я резонно заключил, что он пришел осведомиться о причине ее отсутствия на репетиции. Он невероятно долго стучал в дверь. И это бы еще ничего, но, когда ему наконец открыли, пробыл он внутри недолго. А затем…

— Вот это-то и есть самое интересное, — вставила Айрис.

— Затем Алан выглянул из задней двери и — можешь себе представить? — стал звать кота!

— Что тут странного? Если Симоны нет дома, кому еще его звать? — Бренда закрыла кран и принялась с особым усердием вытирать руки полотенцем. — По-моему, вы делаете из мухи слона.

Редж и Айрис разочарованно переглянулись. Бывало, совсем уж мелкая мушка вырастала у них до размеров какого-никакого слона, и Бренда сама с удовольствием принимала в этом живое участие. Сейчас же она резко отбросила полотенце, щелкнула языком, подзывая собачонку, и вышла. Вне себя от счастья, но благоразумно удерживаясь от лая. Шона выскочила из корзинки и припустила следом за хозяйкой. Звякнул колокольчик на собачьем ошейнике, когда пристегнули поводок, хлопнула входная дверь, и недоумевающие родители остались одни.

Оба тут же выскочили из кухни, припали к окну гостиной, глядя вслед удалявшейся парочке. Шона пританцовывала, подпрыгивала и самозабвенно напрягала голосовые связки. Бренда шла мелкими, размеренными шагами. Будто в нерешительности, парочка приостановилась у дома Холлингсвортов и затем свернула в переулок Святого Чеда.

Супруги вернулись на кухню. Айрис подняла кухонное полотенце с миленькой картинкой средневекового уэльского замка Поуис, взяла лиловую прищепку и прицепила полотенце рядом со своими резиновыми перчатками для мытья посуды.

— Что это нынче на нее нашло? — спросил муж.

— Нервное напряжение, Редж. Все эти заседания у высокого начальства, они изматывают. Помнишь, ты сам-то какой приходил после них?

Каждую пятницу Хизер Гиббс наводила в «Аркадии», коттедже миссис Молфри, блеск и чистоту. Двенадцать фунтов за два часа. Довольно щедро в сравнении с обычной платой, но, как говорила матушка Хизер, если котелок у тебя уже варит слабовато, будь готов заплатить за это сверх положенного.

Миссис Молфри восседала в гобеленовом кресле с подлокотниками, положив ноги на расшитую бисером скамеечку викторианских времен, и следила за Хизер с чувством глубокого удовлетворения.

Когда несколько месяцев назад эта девица, пугающе громогласная, в тяжелых, грохочущих, как деревянные колобахи, башмаках, впервые переступила порог ее гостиной, миссис Молфри легонько затрясло: она испугалась за свой хрусталь и статуэтки.

Однако Хизер, несмотря на всю лихую размашистость ее движений, с каждым из хрупких предметов обращалась нежнейшим и аккуратнейшим образом. Сейчас, вооружившись метелочкой из перьев, она трудилась над резным, с зеркальными вставками украшением над камином.

Удовлетворение миссис Молфри стало еще глубже, когда через щель в двери гостиной она окинула взглядом сверкающую чистотой кухню. Треск в висевшей на плоской груди розовой коробочке и движение губ Хизер подсказали хозяйке дома, что к ней обращаются, и миссис Молфри включила слуховой аппарат. Правда, ей пришлось подождать, пока Хизер отвернется, чтобы не обидеть ту своим невниманием.

— …а я ему говорю: «Ты хоть знаешь, сколько сейчас на часах?» А он: «Самое время для перепихона». И это при маме и детях!

— Кто это сказал?

— Папаша Кевина. Он прямо петух. Всегда наготове. Понимаете, о чем я?

— Это который из папаш? — спросила миссис Молфри, до сих пор не разобравшаяся в пестром потомстве Хизер, не говоря уже о развесистых ветвях ее обширного фамильного древа, простершихся, похоже, во все концы Бакингемшира.

— Барри. Тот, у которого «харли дэвидсон».

— A-а… Значит, музыкант.

Хизер не стала ее поправлять. Зачем? Бедная старушенция все одно уже завтра забудет. Честно говоря, Хизер молола языком просто из вежливости. Ее бы воля, лучше прихватила бы с собой плеер и диск Барри Манилоу. Но бабуле наверняка страсть как охота поболтать с кем-нибудь кроме старикана, который квартирует у нее в садовом вагончике. Он для нее готовит еду. Такой милашка…

Но вот Хизер в последний раз прошлась по люстре изумрудного стекла и спросила миссис Молфри, подавать ли уже чай. Чайная церемония являлась последней из оговоренных услуг. Хизер оставляла возле кресла на маленьком антикварном столике с круглой крышкой в виде корочки пирога чашку чая и кусочек кекса, после чего исчезала.