Где-то в доме – шум, какой-то крик, что-то двигают…

– Разбиться парами, проверить комнаты, искать спуск в подвал.

– Есть…

Живут богато… у нас так олигархи не живут, как эти твари живут – что им, гадам надо, а? Твари скотские…

– Тащ полковник[5], там…

Дом молодой, построен уже в новые времена – подполковник это на раз определяет. В новых домах – мужская и женская половины – разделены общим коридором, он единственный, что их объединяет. Правоверные, значит, строили – до этого тут никогда так не строили…

На женской половине – черное царство. Вроде как – три жены, остальные – дочери, да сыновья, дети, в общем. Собрались в самой большой комнате, и бабы и дети. Дом горит, мужская половина горит – а им плевать.

Они просто стоят, готовые на все. Может быть, у какой-нибудь пояс шахида уже готов – чтобы сразу всех, и самих, и русистов…

Четырнадцать человек – три бабы, одиннадцать детей. Каждый – готовый партизан. Никогда мы их так не победим. Никогда…

– Тушить то будете? – спросил подполковник.

– Аллах даст, погаснет… – хрипло отвечает одна из хиджабных. В Дагестане есть уже слово для таких – джамаатовские.

– Аллах не даст. Где мужики ваши?

– Кого ты убил. Кто тебя убьет…

– Убьет, думаешь?

Подполковник – медленно стягивает маску.

– Ну, что скажешь? Пусть попробует…

На улице – горохом, мимолетным градом по листу жести – выстрелы. Автоматную перебранку – легко, как бык козу, покрывает раскатистый грохот ПК.

– Трое здесь, остальные за мной…

Выскакивают во двор. На дворе – мечущийся, иссиня – белый свет фонарей, пороховая гарь, кровь. Распростертые тела…

– Откуда?

– Вон оттуда полезли, гады… – раненый боец зажимает предплечье – и на улице постреляли…

На улице – синие всполохи мигалок, видно даже здесь, за кирпичным забором в полтора человеческих роста…

На улице – уже собирается толпа, пока людей немного, ночь – но прибывают, и никакого оцепления нет. Мигалки – за поворотом, там где стоит горящий ЛандКруизер. Подполковник бросается туда, там – улицу уже перекрыл Федерал, у Ланда – бойцы с автоматами. Ткнувшись капотом в высоченные скаты Урала – стоит изрешеченная белая Приора.

– Бросай оружие, на землю, стреляю!

«Тяжелые». Похоже, из прикомандированных.

– Хорош! – подполковник миролюбиво поднимает руку с автоматом – Детинцев я, ФСБ. Кто старший?

Свет подствольного фонаря светит в лицо, двое приближаются, один смотрит, другой – светит в лицо.

– Свой!

Автомат опускается.

– Представьтесь.

– Боярский, московское управление. Выехали на перестрелку, блокировали квартал. Что у вас там?

– Адрес взяли. Как минимум два убитых душка, своими глазами видел. Сработали по нолю[6].

– По кому работали?

– Мизаева знаешь, местного? Прошла инфа, что его на шариатский суд увезли.

Московский присвистывает.

– Совсем страх потеряли. А на деле?

– А хрен его знает. Толком не зачистили, у меня людей с гулькин хрен, двое трехсотых как минимум. Медиков пропусти.

– Уже вызвали.

– А тут что?

– Сорванный какой-то. Пошел на силовой прорыв…

– Бульба, тут живой!

Бойцы – отпрыгивают от машины, лучи фонарей и красные точки лазеров – жадно пляшут по белому металлу.

– Выходи с…а! Считаю до трех и стреляю! Два уже было!

– Руки в гору и выходи!

– Живьем!

Солдаты поморщились – проще всего было дать по багажнику очередь и только потом вытаскивать. Но приказ есть приказ – под прицелом двух автоматов третий, готовый отскочить – монтировкой открывает багажник.

– Замри, гад!

– Э… стой. Раб, кажется…

Двое, майор и подполковник осторожно приближаются. Яркие свет сразу нескольких фонарей заливает багажник. В багажнике – шевелится человеческое существо…

– Достаньте его. Осторожно.

Бойцы исполняют приказ. Обросший бородой человек еще стоит на ногах, щурит зрачки от света, отворачивается – яркий признак того, что он долго сидел в подвале и света белого не видел…

– Раб…

– Или заложник. Посади его, дай успокоительное, чая налей…

– Стоять… – подполковник всматривается в обросшее бородой лицо человека, потом делает шаг вперед. Поворачивает его к себе лицом…

– Ты – Ногин – не спрашивает, а утверждает он – Ногин Михаил Ильич, так? Ты Ногин, родился в Александрове.

Бородатый человек молчит, только слезы – катятся из глаз и пропадают в неопрятной, буйной повители бороды…

* * *

Подвал. Не как у русских подвал, чтобы соленья-варенья хранить, а настоящий опорный пункт – едва заметные с улицы бойницы, кирпичный, чисто выметенный пол, аккуратные ряды банок, холодильник, судя по значку – работающий. Небольшой дизель – генератор в углу, тут же – массивная батарея, спарка от компьютерной… хорошо продумали, гады, даже это удумали. Если придут, будут шмонать наверху – запас электричества остается. Сброшенный, скорее всего, просто потерянный пустой магазин. Черный зев потайного хода – вариант эвакуации из дома был четко продуман, их было даже два. Хозяин дома – пустил двоих смертниками, а сам – попытался уйти через соседний участок, где у него наготове стояла чистая машина. Мог бы уйти, если бы оцепление не сработало неожиданно четко, по-горячему.

Ковер на полу – липкий от крови. Самодельный штатив с мощной лампой, видеокамеры нет – унесли с собой, флешка – ценнее всего. На полу, уже перевернутый на спину – зарезанный мужчина, горло перехвачено ножом от уха до уха, кажется, что мертвец смеется…

Подполковник посветил погибшему в лицо – так и есть. Мизаев. Спасти не успели, успели только отомстить…

Твари… Своих режут как скотов…

Детинцев поднялся наверх, ступеньки лестницы поскрипывали под тяжестью его литого, чугунного тела. Покачал отрицательно головой в ответ на немой вопрос отца.

Отец Мизаева – как то сгорбился, а потом… вдруг с нечеловеческой силой толкнул подполковника. Бросился на двор, там раздались истошные крики, русский мат, крики «стоять!». Подполковник даже не успел отреагировать, так быстро все произошло.