«Динь-динь-динь», – прозвенело прямо у него над головой, и мальчик увидал два круглых горящих глаза на ветке прямо над ним. В первый момент ему захотелось нырнуть назад в шалаш, но он рассудил, что то, что летает, – это просто птица или нетопырь. А летает ночью и имеет такие горящие глаза только одна птица. И тут он вспомнил читанное где-то описание редкой птицы Севера – мохноногого сыча[19].

– Вот что это, – сказал он громко. – Точно, в книжке написано, что она кричит будто колокольчик звенит… Ты, дружок, забрался миль на тысячу южнее, чем тебе положено, – добавил он, швырнув свой сук в ветку, на которой сидела птица. Сова беззвучно снялась с дерева – маленький, но смертельно опасный для мелких ночных странников хищник.

– Это, Джо, была ричардсонова сова, – лекторским голосом сообщил Уилл, вновь забираясь в нору в кучу сосновых игл. – На твое счастье, у твоего напарника есть значок за орнитологию. Мне стыдно за тебя, что ты принял бедную маленькую сову за злобного индейского демона… Ты что, не знаешь, что их не существует?

– Об индейских демонах ты знаешь не больше, чем о дикобразах, – саркастически заметил Джо. – А я, – после паузы добавил он, – слышал демона. Был в каноэ, ловил форель на икру лосося… Бросаешь икру в воду, от нее по воде жир течет, форель приходит. Она любит эту икру. Мы были от берега сорок футов. Темно и тихо. А под большим деревом – плач. Плачет и плачет, и стонет, и воет, тихо, потом громко, потом опять тихо. Как женщина, если заблудилась в лесах. Человек, с которым я в лодке, он хватал весло и быстро-быстро греб к середине озера. «Индейский демон», – говорил он. – «Сейчас это дерево будет падать!» – и через минуту большая-большая сосна, триста футов, падает в воду, а там были мы раньше. Тот человек, он мне сказал, что индейские демоны часто плачут перед тем, как падает дерево.

– Слушай, Джо, – сказал Уилл, чьи нервы из-за дикобраза и совы уже были несколько расшатаны. – Хватит говорить о демонах. Сейчас это вроде как не к месту. Расскажи лучше что-нибудь повеселее.

Ответом был только тихий храп, так что и Уилл решил заснуть. Но становилось все холоднее, и несмотря на то, что Уилл пытался зарыться поглубже в хвою, его непривычная к холоду кожа покрылась мурашками и он начал дрожать. В конце концов, как он себя ни сдерживал, у него застучали зубы, и этот звук снова разбудил Джо.

– Ты замерз? – спросил он.

– Что ты, – сердито ответил Уилл. – Зубами я стучу, просто чтобы развлечься.

Джо в ответ на эту попытку пошутить не произнес ни слова. Он просто выбрался из своей норы и выкопал новую вплотную к товарищу, зарылся рядом с ним и обнял Уилла, прижавшись к его дрожащей спине. Затем он засыпал себя и Уилла сосновыми иглами.

– Прижаться вместе – сохранить тепло, – сообщил он. – В зимней охотничьей стоянке все, люди и собаки, они сбиваются вместе, в кучу.

Постепенно Уилл перестал трястись, и мальчики, прижавшись друг к другу, заснули под двухфутовым покровом хвои.

…Следующее, что почувствовал Уилл, – что уже утро и что на ветках над шалашом прыгает и ругается большая голубая сойка[20]. Дождь прекратился, выглянуло солнце, воздух был чистый, свежий и пах сосной, бальзамической пихтой и тсугой. И чем-то еще, что сразу привело Уилла к мысли о завтраке.

– Вставай, Джо! – крикнул он, взбивая ногой фонтан сосновых игл.

Но Джо в шалаше не было. Уилл выглянул наружу, но индейца не было и тут. На какой-то миг Уилл испугался.

– Надеюсь, Джо не утащили его индейские демоны, – пробормотал он, издав уханье совы. Он дважды прокричал в сторону леса и в сторону гор и наконец услышал, как слабое эхо, ответный клич патруля. Уилл побежал на звук – тот вроде бы доносился от глубокого оврага на да льнем склоне горы. Уилл побежал через подлесок и скоро оказался на звериной тропе. Оказалось, это кратчайший путь к водопою на речке, журчавшей в расщелине неподалеку. Подойдя к речушке, Уилл увидал стройною смуглую фигуру Джо. На его лице, обычно таком бесстрастном, цвела широкая улыбка; в правой руке на палке с развилкой висела огромная, не меньше четырех фунтов, форель, пронзенная через жабры.

– Привет, брат скаут, – крикнул Уилл, весело бросаясь к товарищу, – где рыбу добыл?

Вместо ответа Джо закинул голову и издал громкое «У-ху-хууу!» – крик большого ушастого филина.

– Хорош ухать, – сказал Уилл, от души хлопая Джо по голой спине, – откуда рыба?

– Так я тебе ответил, – сказал Джо. Испустив напоследок еще одно заунывное «У-хууу!». – От моего тотема.

– Тотем?

– Ну да. Мой тотем и большая сова, они дали Джо рыбу.

– Рассказывай!

– Ну, – отвечал Джо, – если хочешь что добыть, вставай рано. Индейский охотник встает затемно. Вот я встаю, а ты свернулся в клубок и храпишь, как сурок. Тогда я иду к воде. В высокой траве вижу – что-то двигается. Я тогда двигаюсь очень-очень тихо. Большой филин – он стоит в траве возле реки. Он знает – утром форель у берега. Он выслеживает форель. Я выслеживаю его. Старина филин, он хватает кого-то из воды. Плюх, хлоп, филин, он дергает, рыба прыгает, филин сжимает когти, тянет, тащит, крыльями хлопает и вот садится в траву с форелью в когтях. Теперь я бегу и кричу, машу руками, а старина филин, он мне дарит форель. Говорит: «Бери эту рыбу домой, съешь, может, кусочек хвостика отдай сонному сурку».

И точно, на широкой, в алых крапинках спинке форели видны были четыре глубокие дырки от стальных когтей филина.

– Ну, Джо, ты просто супер! – только и сказал Уилл.

Джо не ответил; он побежал по тропе, как будто что-то разыскивая. Вдруг он увидел то, что искал. Неподалеку от места, где тропа спускалась к самой воде, росла высокая туя[21]. Джо вручил форель Уиллу, а сам надорвал сухую наружную кору. Потом подобранным на берегу ручья острым осколком кремня он сделал неровные параллельные разрезы с ярд длиной и оторвал полоски прочного, гибкого лыка. Их он разрезал на куски одинаковой длины и переплел, так что через несколько минут у него в руках оказалась плотная и гладкая бечева. Затем Джо принялся нагнувшись бродить вдоль речки, высматривая что-то; наконец он нашел еще один кусок кремня с острой кромкой. Используя два увесистых булыжника как молот и наковальню, Джо принялся обкалывать найденный кремень и наконец добился того, что получилось грубое рубило с широким краем, за который его можно было держать. Над ручьем росла высокая бальзамическая пихта, один из корней которой вылез из берегового обрыва и засох. Джо ухватился за него, потянул изо всех сил и сумел отломать длинную и плоскую щепу. Своим кремневым рубилом он проделал в деревяшке углубление в полдюйма шириной и в три четверти дюйма глубиной. На конце этой канавки, под углом, он с некоторым трудом при помощи первого осколка кремня, которым он надрезал кору, проковырял дырку; затем, вновь пользуясь рубилом, отделил от сухого корня новую щепу – в полтора фута длиной и чуть меньше дюйма толщиной. Эту деревяшку Джо строгал, тер и выглаживал своими грубыми инструментами, пока на обоих ее концах не получилось что-то вроде длинных карандашей. Это было сверло для добывания огня. Теперь один конец этого приспособления Джо вставил в проделанное в деревяшке отверстие, а второй – в маленький кусок дерева с углублением. После этого Джо сломал сухую, но прочную ветку, согнул ее в короткий, не более двух футов, лук и, сделав зарубки с обоих концов, привязал, чуть ослабив, плетеную лыковую тетиву. Уилл в это время, следуя указаниям Джо, собирал хворост. Отрезав кое-как несколько довольно крупных сухих туевых щепок, он колотил их камнем на камне, пока не вышла куча тонких ломаных лучинок. Часть их он завернул в кусок сухой туевой коры. После этого он оторвал кусок бересты, которая, как известно, горит не хуже промасленной бумаги, и осторожно изорвал ее в мелкие, тонкие клочки. Когда все было готово, Джо обернул лыковой тетивой зажигательное сверло, выбрав всю ее слабину, поставил ногу на нижнюю деревяшку, а левую руку – на верхнюю. Затем он плотно прижал зажигательное сверло к углублению в нижней деревяшке и принялся размеренными сильными движениями двигать лук вперед и назад на всю длину. Сверло, вращаясь поочередно вправо и влево, постепенно углублялось в деревяшку. Джо постепенно увеличивал скорость движений, не теряя, однако, ритма и не позволяя сверлу останавливаться ни на секунду. По мере того как твердое сверло крутилось туда-сюда, бурая древесная пыль сыпалась в углубление вокруг сверла. Сверло вращалось все быстрее и быстрее; труха постепенно чернела, и от нее начал подниматься дымок. Еще несколько быстрых движений – и Джо вдруг нагнулся и подул на курящуюся кучку трухи. Тотчас же в почерневшей кучке показался тлеющий огонек. Юный индеец взял у Уилла щепоть тоненьких, как нитки, лучинок, поднес к искорке и снова принялся старательно дуть – и наконец сухие древесные волокна вспыхнули. На этот, пока еще слабый, огонек Джо положил кусочки бересты, затем сухие веточки горного лавра[22], устроив что-то вроде крохотного шалаша, и вскоре Огонь, древнейший друг человека, встал между мальчиками и древнейшими людскими врагами – холодом и тьмой. На склоне рос белый ясень[23], несколько толстых нижних сучьев были мертвыми и высохшими. Уилл, повиснув на них и раскачиваясь, сумел их сломать, а потом при помощи камня разделил на поленья. Еще пять минут – и жаркое, ясное пламя с гулом поднялось на добрых три фута. Уиллу казалось, что его промерзшее тело никогда не сможет насытиться этим восхитительным теплом. Оставив товарища поджаривать у костра то один бок, то другой, Джо прошелся вдоль берега и вскоре вернулся с кучей мягкой серой глины. Этой глиной он старательно обмазал добытую рыбину так, что получился плотный серый кокон, на каждом конце которого он веточкой проковырял отверстия для пара. Затем он разгреб угли и вырыл под ними ямку, куда и уложил свой глиняный «пирог»; затем он насыпал сверху шестидюймовый слой углей и добавил еще дров.