Это была шутка, но… Мне не нравилось, как говорил Перри — быстро и резко, как снимают пластырь. Он решил не идти по легкому пути, и даже если я сейчас предложу самой встретиться с Лассе, он откажет. Потому что желает встретиться со своим страхом лицом к лицу и таким образом, возможно, вышибить клин клином.

— А Зак, скорее всего, висит вниз головой на мосту. Его телефон у нас есть, поэтому придется позвонить и узнать, на каком именно.

Джош выглядел обеспокоенным.

— Что вы так смотрите? — заныл он. — Почему я? Конечно, Кира — к Фландерсам на пирожки, а мне…

Перри пожал плечами.

— Во-первых, ты младший. Во-вторых, ты интерн и находишься под нашим началом. В-третьих, ты тоже любитель попрыгать с моста. Но если хочешь, есть и другая причина.

— Ты ж ему так нравишься, — сказала я подленьким голоском, чтобы хоть немного разрядить ситуацию. Дразнить Джоша было одно удовольствие. — И по крайней мере, на вид ему двадцать, да и по умственному развитию не больше, сколько бы ни было на самом деле. Так что мы для него слишком занудны, а у вас много общего.

— Да неужели?!!

— О да, — подхватил Перри, подмигивая мне. — Жаль, что ты не лунатик, он ведь их предпочитает, да? Будь ты волком или кошкой, Зак давно бы на тебе женился.

— Извращенцы чертовы, — Джош вздохнул. — Хрен с вами. Но учтите: это в последний раз я иду на поводу, и только потому, что из тебя, Кира, дипломат никакой. Тебе только с Фландерсами и общаться. Никакого адреналина.

— Куда уж мне. Если честно, то, боюсь, Зак действительно не станет даже говорить со мной. У тебя больше шансов. Но если ты боишься…

— Да не боюсь я, — отмахнулся Джош. — Не то. Просто ненавижу общаться с вампирами. Такие понты вечно. Так на тебя смотрят… ну будто банка с пивом вдруг заговорила. Типа: ух ты! Да оно и говорить умеет! Прикольно! Чувствуешь себя последним ничтожеством. К тому же Зак вечно лапает меня, как девочку.

Я рассмеялась — хотя смешного тут было мало.

— У меня другое чувство, — подал голос Перри. — Будто они знают про тебя какую-то гнусность. Ведь в жизни любого наверняка происходило что-то такое, о чем он не расскажет и под страхом смерти. А они смотрят своими лемурьими глазами, и на лице выразительно написано: а мы все знаем… не бойся, никому не скажем… это будет наш с тобой секрет… И вот понимаешь же, что ни черта они знать не могут, а все равно не по себе.

— У тебя есть тайна? — удивилась я. — В жизни не поверю. У кого угодно, но не у тебя.

Он промолчал, и я не стала допытываться. У меня самой был маленький камешек в ботинке… И в прошлом году я узнала, что не такой он и маленький.

— А я однажды… — начал Джош, но я закрыла ему рот ладонью.

— Избавь нас от подробностей, дорогой! Кстати, почему твоя мать мне еще не позвонила?

— Откуда ты… — начал он, но потом схватился за волосы. — А! Точно. Она колдовала надо мной полдня, а потом мы завалились в «Разоренную могилу». Наверное, мама-сан отсыпаются, что и я бы делал, если бы не… это все.

Волосы Джоша были заплетены в косички-жгутики и приплетены к голове, что делало его похожим на чертовски симпатичную рептилию. Он такой хорошенький получился — в нем почти не сохранились азиатские черты матери, ну может, хорошо очерченные скулы, как нарисованные; а глаза не раскосые, просто какие-то кошачьи. Я не видела его отца, но оливковый оттенок кожи у Джоша явно не мамулин, и волосы тоже — такие жесткие, что если бы мать не крутила из них разные безобразия, они наверняка торчали бы под прямым углом. Прически Джоша — чья-то большая слабость, потому что эта кто-то сама всегда бреет голову чуть ли не наголо. Я знала — если Джош приходит утром с очередным произведением искусства на голове, это может означать одно — великолепная Ванилла Вегас (ударение на «а»!) в городе.

— Ладно, — сказал он, — пошел я, коль никто не возражает. Если позвоню, значит, Зак и Беати меня не слопали.

— Не смешно это, — Перри нахмурился. — Не забывай, что он может купить тебе выпивку, а через пять минут оторвать голову и использовать как фонтанчик. Это все-таки очень опасно.

— Жить опасно, — бросил Джош, отсалютовал нам и испарился.

Жить опасно. Мы это знали. Эва Уоррен это знала. Узнала слишком рано.

Мы с Перри наконец остались наедине. Он тяжело сел на кушетку.

— Ты все еще боишься Лассе, верно ведь?

Он медленно кивнул.

— Ки, я не знаю. Я правда пытался помочь ему, но…

Он даже не произнес имени Эли, словно это было какое-то заклятие.

— …Но думаешь, что у Лассе другая точка зрения на этот счет.

Я взяла его ладонь и погладила стягивающий шрам от ожога.

— Брось, Перри. Ты никогда больше не будешь оперировать, и при этом еще терзаешься чувством вины. Мы-то знаем, что произошло на самом деле. Ты ничего не мог сделать.

— Но Лассе знает это только от нас. А еще он знает, что потерял любимого, и это знание для него куда весомей.

Я смотрела на спортивную фигуру Перри, на его широченные плечи, до которых я едва доставала макушкой, подбородок супергероя, глаза цвета антрацит. И было странно, что он чего-то боится. Хотя это вовсе не был страх физической расправы, а что-то другое, что мучило его вот уже целый год.

Мы с Перри познакомились в ситуации, достойной, чтобы рассказывать ее внукам. Если точнее, то мы были знакомы раньше, просто это трудно было вспомнить. Почти невозможно.

Была середина июля, когда на город навалилась редкая невыносимая жара. Воздух стоял плотный, как толстое одеяло, он не только обволакивал все тело, но и забивал нос, рот и уши, превращая людей в полуслепых, полуглухих и озлобленных дебилов. В квартире, которую я снимала, стоял кондиционер, но тем разительнее было контраст, когда в конце концов приходилось выбираться на улицу. Тем более что временная безработица позволяла мне делать это минимально редко. В тот день я решила пройтись по магазинам, но прокляла себя после первого же — перед глазами все плыло, кожа покрылась отвратительной липкой пленкой, и магазинные кондиционеры делу не помогали. Короче говоря, я шла, не видя дороги, и мечтала только об одном — оказаться скорее дома. Нет, о двух вещах — еще о бутылке ледяной минералки.

И вдруг я наткнулась на какое-то препятствие. Я сделала шаг, но оно все никак не исчезало. Тогда я подняла к небу заплывшие потом глаза и увидела перед собой мужчину, — я, оказывается, наткнулась на него, но мозги слишком расплавились, чтобы подсказать телу обойти преграду. Итак, я стояла, едва доставая в верхней своей точке до его груди, и не трогалась с места. А этот монументальный терминатор просто стоял и смотрел, что я стану делать. И тогда я с силой втянула в легкие раскаленный воздух и выдала:

— Что вы… ПОД НОГАМИ ПУТАЕТЕСЬ!!!