Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А вот сейчас увидим, кто вы: орлы или воробышки!.. А вы не встревайте, – своим лейб-кампанцам приказывает, – я их сам поколочу.
Снова круг образовался, и даже деньги на спор стали ставить – кто победит?
Шванвич с нами условился со спины не заходить и под дых не бить, и начали мы мутузиться. Вот когда я его удары почувствовал – не приведи Господи, стену могли они прошибить! Достаётся и мне, и Григорию, но брату больше: видно, решил Шванвич его хорошенько проучить. На этом, однако, и обжёгся: настолько он братом увлёкся, что ко мне неосторожно боком повернулся и грудь открыл; тут у меня перед глазами охота на медведя встала – зверюга точь-в-точь так же под мой удар открылся. Тогда я не растерялся и теперь тоже: как двинул кулаком Шванвичу под сердце, тот и с ног долой!
Лейб-кампанцы зашумели и на нас было накинулись, но Шванвич очухался и их остановил:
– Не трогать Орловых! Всё по-честному было… А с вами, – нам с Григорием говорит, – давайте так договоримся: порознь я могу сладить с каждым из вас, но вдвоём вы надо мной верх возьмёте, поэтому во избежание напрасных побоев положим между нами следующее правило: один Орлов уступает Шванвичу и, где бы его ни встретил, повинуется ему беспрекословно; если же Шванвич встретит двоих Орловых, то он им повинуется. Согласны, что ли?
Мы с Григорием посмотрели друг на друга – не знаю, как я выглядел, а на брата смотреть было страшно: лицо всё заплыло, сплошной кровоподтёк, одного глаза вовсе не видно, второй в узкую щелочку мир наблюдает, – и согласились.
В. Хогарт. Оргия в таверне
* * *
– Вот такой договор со Шванвичем у нас был заключён, – продолжал граф, улыбаясь своим воспоминаниям, – но скоро мы его нарушили. Однажды Шванвич, уже хмельной, встретился с нашим братом Фёдором всё в том же трактире. Подойдя к Фёдору, он выхватил у него кий и грубо сказал:
– Договор дороже денег: ты, Орлов, сейчас один, а значит, должен повиноваться мне беспрекословно. Я буду на бильярде играть, а ты убирайся из трактира!
– У меня тут вино и девицы оплачены, – пытался возразить Фёдор.
– Оплачено тобою, а воспользуюсь я, – ухмыляясь, отвечал Шванвич. – Пошёл вон!..
Фёдор галопом ко мне; я иду с ним в трактир, и вот нас уже двое Орловых, а значит, Шванвич обязан уступить, однако он воспротивился:
– Это что за новости?!.. Эдак вы вечно будете один другого приводить – нет, считать надо по первой встрече!
Я Фёдору знак подал, и мы Шванвича в тот же миг за руки схватили и к выходу потащили. Он ругается непотребно, но вытолкали-таки мы его из дверей; не будь он так пьян, вряд ли мы с ним справились бы – сила у Фёдора была не та, что у Григория.
Однако то, что Шванвич пьян был, сыграло со мной злую шутку. Хмель ударил ему в голову, и он пришёл в бешенство, притаился за воротами и стал дожидаться моего выхода. Мне бы переждать в трактире, тем более что и Фёдор уговаривал, и девицы были хороши, и вино неплохое, однако настроения чего-то не было; вышел я через несколько минут из дверей, тут Шванвич на меня и налетел. Шальной был совсем – рубил саблей наотмашь; если бы не был он пьяный, мог бы насмерть меня зарубить, а так лишь левую щёку разрубил, впрочем, довольно глубоко. Я упал, а он бежать бросился: нёсётся с окровавленной саблей по улице, ничего не соображая.
Н. Витт. Нападение
Я встал, щёку платком повязал и пошёл домой – не в трактир же было возвращаться. Дома Ерофеич увидел, что со мною сталось, и давай меня ругать:
– Что же это ты вытворяешь, Алексей Григорьевич! В гуляку беспутного превратился, голь кабацкую – ох, рано умер твой батюшка: он бы не посмотрел на твой мундир, взял бы палку да дурь из тебя повыбил бы!
– Молчи, дурак! – говори я ему. – Как ты смеешь со своим барином так разговаривать?
– А вот и не замолчу – что, правда глаза колет? – не сдаётся он. – Я сколько раз на медведя в одиночку хаживал, так неужто барчука неразумного испугаюсь? Ваша матушка наказывала мне за вами смотреть и от всяких бед оберегать – вы среди братьев самый отчаянный!
Поругались мы ещё маленько, а потом он начал рану мою лечить. Велел терпеть – и сперва двойной водкой её обработал, затем зашил шелковой ниткой, будто рваный камзол, в другой раз водкой облил, а остаток дал выпить. Ничего, зажило как на собаке, но след остался на всю жизнь, – граф потёр щёку. – …А Шванвич от нас долго скрывался, особенно опасаясь Григория, который поклялся из-под земли его достать.
Через несколько времени произошёл переворот, возведший Екатерину на престол, а нас – на первую ступень государства. Шванвич, видно, уже почитал себя погибшим, однако я зла на него не держал: когда Шванвича почему-то сочли защитником свергнутого Петра Фёдоровича и в крепость поместили, я пришёл его освободить. Увидев меня, он побледнел – решил, наверно, что на казнь его поведу, – но я ему сказал:
– Кто старое помянет, тому глаз вон! Давай-ка обнимемся и забудем былое; я тебя всегда за силу и смелость уважал – будем приятелями!
Он даже прослезился:
– Ну, Орлов, отныне я твой раб! Прости меня за то, что я тебе и братьям твоим сделал, – а приятелем твоим быть для меня большая честь!
Чтение приказа. Гравюра XVIII века
Вот так мы с ним подружились, а вскорости я ему ещё немалые услуги оказал. После освобождения Шванвича перевели в Ингерманландский карабинерный полк, который был отправлен на постоянные квартиры в Торжок, – там Шванвич какого-то купчишку так отлупил, что дело до суда дошло, а затем и до государыни. Снова я за него вступился, и всё обошлось, слава богу!.. Однако тут другая беда пришла: сын Шванвича, Михаил, попал в плен к Пугачёву и имел глупость служить злодею со всеусердием. Потом, правда, сбежал и явился к законным властям с повинной, но был отдан под следствие вместе с другими пособниками Пугачёва и ожидал неминуемой смерти. Опять я перед государыней хлопотал, и она всемилостивейше заменила смертную казнь на вечную ссылку.
Шванвич сам благодарить меня приехал и такой обед устроил, что начали мы гулять в пятницу, а закончили во вторник – через две недели. Вот уж была гулянка так гулянка!..
Алексей Григорьевич замолчал, глядя на огонь и продолжая улыбаться; у других костров цыгане продолжали петь вполголоса, почти не нарушая тишину ночи.