Очень хотелось на Соловки.

То ли потому, что это острова, то ли потому, что они в Белом море. А может, потому, что Соловки были окутаны духом диссидентства, а он в 19 лет пьянил. А может… В общем, в 1972 году с большими зелеными рюкзаками мы сели в поезд Москва – Кемь. Кемь, кстати, – это аббревиатура петровских времен. Когда ссылали, накладывали резолюцию – «К Е… Матери», а чтобы звучало как-то помягче, видимо, добавляли мягкий знак на конце. Вот и получилось – КЕМЬ. Впрочем, эти сведения я не проверял.

Нас было четверо: два моих школьных друга, Саша и Юра С., и мой институтский друг Миша. Одним словом, советский художественный фильм. Романтический, любимый «Три плюс два». Только, в отличие от героев фильма, мы ехали не на Черное море, а на Белое, и не на машине, а на поезде, и пока не было никакого арифметического действия. Пока… Попивая, как тогда водилось, какую-то гадость типа портвейна «Три семерки» или «Тринадцатый номер», мы неслись в плацкартном вагоне на русский север. На Соловки, но не в Соловки. Второй вариант означал ссылку, в лагеря. Предлог, а какая большая смысловая разница. Наш выбор был самостоятельным, поэтому – «на».

Интересно, думает ли машинист о том, что в этой длинной гусенице, мозгом которой он является, на верхних и нижних полках, лежа, сидя, и стоя, и куря в тамбуре, спя, выпивая, закусывая, вспоминая свое прошлое, строя планы на будущее, – мчатся судьбы? И у каждой впереди свои встречи – первые, последние, случайные, страшные, счастливые, короткие и длиною в жизнь. Четырьмя фрагментами внутренностей этой гусеницы, пьющими портвейн и строящими планы на будущее, были мы: три студента-медика и студент плехановского института.

В Кеми мы сменили железнодорожный транспорт на морской и сели на пароходик, то ли «Лермонтов», то ли «Пушкин». Сейчас не помню. Их было два, и они были одинаковые. Так вот где встретились поэты. В Белом море. В Кеми. По выходным они ходили вместе, по будням – один по четным, другой по нечетным.

Не буду описывать Соловки. До сих пор для меня, видевшего много чудесных мест на земном шаре, это – остается одним из самых любимых и самых странных. Все. Не об этом сейчас. На Соловках мы мужали, изучали историю нашей родины, слушая Галича и ведя антисоветские разговоры с прокуренными «Севером» и «Беломорканалом» диссидентами. Пили с ними водку из граненых стаканов и алюминиевых кружек. Экскурсоводшами на Соловках были архангельские студентки. Вместо одной из этих экскурсоводш я водил экскурсии. И однажды, видимо, наговорил лишнего – в группах часто были дети репрессированных, и они осторожно спрашивали, где могут быть захоронения заключенных. А эта группа, не задававшая никаких вопросов, как оказалось, состояла из жен секретарей райкомов области. В общем, по их сигналу приехали из Архангельска двое мужчин в штатском: «Где здесь у вас такой экскурсовод, в красных вельветовых штанах?» Меня спрятали тогда, и никто меня не заложил из турбюро. Эти двое покрутились несколько дней и отвалили. А так бы прощай институт и здравствуй Кемь. Обошлось.

А экскурсоводша эта, вместо которой я водил экскурсии, стала моей женой. Так что получилось «Четыре плюс один». На Соловки я возвращался еще много раз. Правда, уже не через Кемь, через Архангельск. А Юра С. закопал на Соловках свои штиблеты, мол, вернусь – раскопаю. Не вернулся. Он закончил медицинский, стал гинекологом, потом была какая-то темная история с криминальным абортом. Его посадили, и вскоре нашли его красивое тело на обочине дороги. В его жизни была одна короткая, но большая любовь – к американке, защитившей диплом по русскому авангарду и работавшей в посольстве США. Но в его историю вмешался КГБ – его любимую выдворили из СССР, а Юре С. предлагали сотрудничество. Он отказался. Миша стал проктологом, довольно известным в Москве, на Соловки он возвращался еще один раз – у него был роман с другой экскурсоводшей, но его роман не имел никакого продолжения. Вскоре он женился на нашей однокурснице. Саша стал крупным государственным чиновником и был на Соловках еще два раза. Его женой стала дочь советского дипломата, долго работавшего в Париже. Но когда мы ехали в поезде Кемь – Москва в общем вагоне, мы ничего этого не знали. Мы пили портвейн и строили планы на будущее.

По-моему, это был январь. Я со своим другом Мишей и подругой Таней сел в поезд Москва – Псков. Будущий архитектор Матвеев так вкусно рассказывал об этом городе и своем друге-скульпторе, что мы собрались и поехали.