— Принеси ковчежец, Филипп, и положи в него вот эти листки, — сказал старик и, когда молодой человек исполнил распоряжение, продолжал: — Это моё наследство. Я бы очень хотел, чтобы потомки прочитали мой рассказ о гибели первого королевства Иерусалимского, потому прошу тебя, мой верный и храбрый оруженосец, и тебя, мой лучший слуга, сохранить моё сокровище. Ибо этот труд, которому я посвятил все те годы, что прошли со дня возвращения моего государя на престол Антиохии и до дня его смерти.

Он замолчал, и юноши осмелились задать вопрос.

— Но как же мы сможем исполнить вашу волю, мессир? — начал Филипп, и Андрэ подхватил:

— Дом окружён, грифоны вот-вот бросятся на штурм, нам едва ли доведётся уцелеть!

— Слушайте меня, отроки, — старик поднял палец. — Этот дом строили ещё во времена второго владычества Византии в Сирии[11]. В ту пору люди имели так же мало оснований доверять соседям, как и теперь. Сирийцы, киликийцы и прочие грифоны косились друг на друга, со дня на день ожидая наскока сарацин. Все искали момента открыть захватчикам ворота и в то же время очень боялись, как бы другие не опередили их с этим.

Он умолк, словно собираясь с мыслями или раздумывая, говорить или не говорить юношам того, что собирался. В это время вновь послышался голос мужчины, который тщетно, но терпеливо дожидался ответа хозяина дома:

— Эй, Жослен, ты не умер там? Подожди умирать, старик. Не лишай нас удовольствия насадить тебя на вертел, облить маслом и как следует прожарить, а потом снять твою покрывшуюся аппетитной корочкой кожу и скормить нашим псам. Собаки ведь не смущаясь жрут своих!

Это заявление вызвало бурный восторг осаждающих, которые буквально зашлись от хохота и принялись громко кричать, потрясая оружием.

— Смеётся тот, кто смеётся последним, Баграм, — еле слышно проговорил командор, и единственный глаз его на миг вспыхнул зловещим светом.

«Посмотрим, как решит Бог... или дьявол, — добавил он уже мысленно. — Может статься, нам придётся уже сегодня жариться вместе. Если речь идёт об одной сковороде или котле для нас двоих, я не стану возражать против твоей компании, Баграм-победитель».

Старик продолжал:

— Я точно не знаю, но говорят, будто дом этот принадлежал оружейнику Пир или Пиррусу, киликийцу родом. Когда сельджуки отняли Антиохию у базилевса грифонов, а произошло это всего лет за десять до того, как папа Урбан призвал к священной войне за освобождение Гроба Господня, Пир перешёл в магометанство и принял имя Фируз.

Молодые люди понимающе закивали: кому же в Антиохии не было известно имя человека, чьё предательство открыло крестоносцам дорогу в город, неприступные стены которого франки безуспешно осаждали в течение семи с лишним месяцев? И всё же мысль о том, что в этом доме некогда жил столь знаменитый человек, казалась им чересчур удивительной.

— Неужели это правда? — не выдержал Андрэ, а Филипп добавил: — Говорят, он знался с самим...

Оруженосец осёкся, вовремя сообразив, что и его господин знается с тем, чьё имя лучше всё же лишний раз не произносить понапрасну. Он хотел перекреститься, но не сделал этого, боясь уподобиться святошам, которых, как юноша прекрасно знал, его господин очень не жаловал.

Командор, разумеется, заметил порыв молодого человека и прекрасно понял, какие мысли завладели сознанием Филиппа.

— Да! — неожиданно весело воскликнул старик. — Именно так! А уж о тех, кто знается с самим... — он весело подмигнул Филиппу единственным глазом. — О них известно, что они всегда оставляют себе кое-что про запас. — Он в одно мгновение сделался серьёзным и продолжал уже без тени иронии в тоне: — Здесь есть подземный ход. Он ведёт на другую улицу.

— Как? — удивился Андрэ.

— Я слышал о нём! — проявил осведомлённость Филипп. — Жан говорил мне об этом.

«Успел всё же! — мысленно вознегодовал командор. — Когда только?!»

Жан был вторым оруженосцем старика Жослена. С полгода назад он поведал господину о своей находке. В подвале, где хранилось старое оружие, юноша обнаружил люк, задвинутый огромным, стоявшим там ещё с незапамятных времён, сундуком. Прежде никому не приходило в голову трогать неподъёмный сундук. К тому же одному человеку, если только он не уродился таким детиной, как Жан, вообще едва ли под силу сдвинуть его хотя бы на полвершка. А так как Жану абсолютно некуда было девать свою силушку, то он от нечего делать решил переставить сундук на другое место.

Парень, как и полагается, сообщил о своём открытии господину. На следующий день Жан заболел лихорадкой и вскоре умер.

Впрочем, теперь его редкая болтливость едва ли могла повредить старику.

— Вы возьмёте мой ковчежец, — произнёс он. — Спуститесь в подвал, отодвинете сундук и благополучно покинете этот дом.

Юноши хотели что-то сказать, но господин жестом остановил их.

— Я ещё не закончил, — продолжал он, поднимая со стола кожаный мешочек и протягивая его оруженосцу. — Это деньги. Вам должно хватить их надолго. Сумеете сохранить жизнь и распорядиться ими с умом, значит, возможно, доживёте до старости и умрёте не в нищете. Тебя, Филипп, назначаю между вами старшим. Постарайтесь завтра же уйти из города. Отправляйтесь в Сен-Симеон, садитесь на корабль и плывите в Европу. Лучше всего куда-нибудь подальше, во Францию или даже в Англию. Наймите переписчиков, пусть размножат мой труд... — Командор хотел ещё что-то сказать, но в это время вновь послышался голос Баграма:

— Эй, Жослен! Неужели ты так струсил, что лишился языка?! Молчишь? Ну тогда готовься, мы идём к тебе в гости!

Не успели отзвучать его последние слова, как медная голова «барана» вновь ударила в дубовую дверь. Здание загудело. Преграда выдержала... Пока.

— Ступайте! — старик нервно махнул рукой. — Чего ждёте?

Андрэ явно горел желанием последовать приказу хозяина, но Филипп медлил, а слуга не хотел уходить слишком далеко от кошеля с деньгами. Андрэ, более крупный и старший годами, был готов беспрекословно признать старшинство оруженосца, по крайней мере, до тех пор, пока звонкие безанты и динары[12] оставались под охраной длинного меча юного храмовника.

— Но, мессир, — воскликнул Филипп. — Почему бы и самому вам не отправиться с нами?

Командор покачал головой. В это самое мгновение «баран» снова «боднул» дверь.

— Нет, — проговорил старик, сосредоточенно глядя перед собой, — у меня другие намерения.