воплотил их в своей знаменитой книге «Король Матиуш Первый». Не только в ней, но в «Матиуше» особенно мощно.

«Восстаньте и добивайтесь свободы! Долой взрослых королей! Провозгласите меня королем всех детей мира — белых, желтых и черных! Я предоставляю вам полную свободу. Дети, объединяйтесь для борьбы против тиранов взрослых! Да здравствует новый справедливый строй!»[20]

Мечты, идущие из детства. Как прекрасен взрослый, который сумел сохранить их, оставить живыми, будоражащими душу!

Но до этого всего надо дожить, дострадать, до… дочитать чужие книги.

Чужие книги — если они правильные — очень способствуют появлению собственной мечты.

Корчак признавался, что в 15 лет впал в безумие яростного чтения. В мире для него не существовало ничего, кроме книг.

Что же именно мог читать в самом начале ХХ века подросток, живущий, кстати говоря, в Российской империи, ибо в те годы Польша была ее частью?

7

Конец XIX — начало ХХ века — рождение и расцвет детской литературы.

Детская литература становится самостоятельным жанром. И даже такие великие критики, как Белинский и Добролюбов высказывают о ней свое мнение.

Толстой, Пушкин, Стивенсон, Крылов, Киплинг, Майн Рид, Тургенев… И так далее. Классики, гении. Конечно, наш герой их читал. Мама следила, чтобы сыну попадали правильные книги.

Однако самыми читаемыми в ту пору являлись вовсе не классики. Почему-то любая эпоха непременно прибавляет к великой литературе какой-нибудь «бестселлер», которым зачитываются десяток-другой лет, а потом забывают.

Самая знаменитая книга того времени «Степка-Растрепка» — про мальчика сорванца и хулигана. Серьезные литераторы ругали приключения Степки, которые представлялись взрослым нелепыми, глупыми и педагогически несостоятельными. А дети зачитывались потому, что видели в этом самом Степке-Растрепке похожего на себя парня, понятного, с которым хотелось дружить.

Самый известный писатель того времени, без сомнения, Лидия Чарская — автор сентиментальных романов о первой любви, о непонимании детей и родителей. Мало кто из писателей и до, и после нее умел так выжимать слезу из читателей. К тому же она еще писала сказки и стихи.

После Октябрьской революции в СССР книги Чарской попали под запрет, но в начале прошлого века ею зачитывались все подростки и их мамы. Папы Чарскую не очень любили.

Выходило много познавательных книг, которые очень любил маленький Генрик. Например, серия «Детство знаменитых людей». Или книга «Двенадцать месяцев, или Взаимное круговращение жизни». Или вот еще одна, с чудесным названием: «Разговоры нянюшек с детьми».

Состоятельные люди должны были читать журналы, и Гольдшмиты это делали. Журналы были детские и взрослые. Они печатали прозу, поэзию, и просто занимательные тексты.

Один, например, назывался «Семейные вечера». Ее начала издавать фрейлина императорского двора Мария Ростовская под покровительством самой императрицы Марии Александровны. Уровень журнала, понятно, был довольно высок, в нем печатались серьезные авторы.

8

В общем, происходило у нашего героя нормальное детство мальчика из обеспеченной семьи. В детстве этом в меру случалось одиночества, в меру — мечтаний, в меру — книг, в меру — познания.

Нормальная жизнь ребенка.

Как правило, детство заканчивается тем, что ты идешь в школу…

Школа…

Раз! И ты больше не принадлежишь себе, у тебя появляется множество обязанностей, в том числе и нелепых, но непременных для выполнения.

«Самое воспитание, если оно желает счастье человеку, должно воспитывать его не для счастья, а приготовить к труду жизни»[21] — так считал Ушинский — безусловный наш российский классик, основатель русской научной педагогики.

Вот ведь оно как получается. Ты рождаешься, и в детстве — по мере сил своих и понимания, стараешься стать счастливым. Позже Корчак напишет, что ребенок отличается от взрослого тем, что ничего не добивается, а просто живет. Живет, из-за всех сил стараясь радоваться просто самому факту жизни.

А потом — хоп! — школа. И тут уже про счастье нельзя говорить. Неправильно. Тут уже про труд и обязанности.

Вырос, значит.

Однако у нашего героя все получилось не совсем так. Он вырос не тогда, когда пошел в школу, но чуть позже.

Именно на школьные годы выпала трагедия, которая, во многом, определила всю его жизнь.

Впрочем — по порядку.

Глава вторая. Чужие школы и родной отец

1

Родители отдали Генрика Гольдшмита в начальную подготовительную школу в 1885 году. Мальчику было семь лет (или шесть).

Юзеф и Цецилия вполне могли этого не делать. В те годы дети богатых родителей нередко начинали учебу дома, с репетиторами. Семья преуспевающего юриста Гольдшмита могла себе это позволить.

Но не стала. У юриста все привычно делалось по правилам: и раз уж ребенок должен идти в школу, значит, так тому и быть…

И маленький Гольдшмит отправился учиться.

Это очень важно: какой будет первая школа будущего великого педагога. Ведь захочется переделывать то, что он увидел в детстве. Или не захочется. Но безусловно: то, что впитано с детства остается в человеке навсегда.

Мальчик нашел в школе ровно то, о чем другой гений педагогики — Иоганн Генрих Песталоцци — писал примерно за 80 лет до прихода Генрика в школу: «Школьное обучение, не проникнутое тем духом, который требуется для воспитания человека, и не основанное на самой сущности семейных отношений, на мой взгляд, ведет ни к чему иному, как к искусственному уродованию людей»[22].

Наш юный герой и попал как раз в такое место, где уродовали детей.

В школе все строилось на страхе. Перед детьми ставилась одна задача: четко повторять все, что сказал преподаватель. Чтоб никакой инициативы и никакой отсебятины. Учеба заменялась зубрежкой.

Повторил? Молодец! Не смог? Наказание. Вполне вероятно: физическое.

«Помню, как одного мальчика там наказывали розгами, — позже вспоминал Корчак. — Его бил учитель чистописания… Я тогда сильно испугался. Мне показалось, что когда его выпорют, то непременно схватят и меня. И это было очень стыдно, ведь мальчика били по голому месту. Это было в классе, при всех, вместо урока по чистописанию»[23].

Дома Генрика Гольдшмита никогда не били. Уши папа выкручивал, бывало. Иногда, сорвавшись, мама могла дать подзатыльник.

Но такого, чтобы при всех снять штаны и пороть… О нет! Подобное даже трудно было себе представить.

В семь лет человек впервые увидел, что бывает такая экзекуция. Ощутил не просто шок, но подлинный ужас.

В атмосфере постоянного ужаса проходили школьные дни. Впоследствии, создавая свой Дом сирот, Януш Корчак очень хорошо будет знать, как не надо учить детей, какой атмосферы не должно быть в его Доме.

Ему будет совершенно ясно: неуважение к детям не только отвратительно по сути, но и бессмысленно: если в ребенке не видят человека, он не сможет