новорожденным наичудеснейший подарок: вложил он частицу своей силы в папоротник, который расцвёл дивным цветом, и этот цветок Перун подарил детям. Росли детки, подрастали, божьей силы набирались, подарок дядюшки Перуна свято берегли. Но однажды случилось несчастье. Гулял как-то по бережку Купала с цветком папоротника в руке, учуяла аромат волшебного цветка птица Сирин и захотелось ей забрать его себе. Подлетела она к младому Купале близко-близко, затянула свою песню заунывную и увлекла за собой парубка. Шёл он, шёл за Сирин следом, пока божья птичка ни столкнула его в мир мертвых Навь, а дивный цветок папоротника с собой унесла. Много лет искали родители сына Купалу, но так и не нашли.

Прошли годы, подросла их дочь Кострома, и удалые молодцы стали звать её замуж, но она ни за кого не пошла. Сплела Кострома венок, надела его на голову и сказала, что станет женой того, кто сумеет сорвать венок с ее головы. Но никто не сумел его сорвать. Вышла Кострома на берег Волги и закричала: «Эх, боги, боги! Нет на этой земле никого, кто достоин меня!»

И тут порыв ветра сорвал с ее головы венок и бросил в реку. Венок упал на воду рядом с лодкой, в которой сидел добрый молодец. Подобрал он венок и принес его Костроме, ну и поцеловал нечаянно. И возникла между ними любовная страсть. Решили они идти к Сварожичу и Купальнице, как муж да жена: на поклоны низкие, на благословение великое. Но родители узнали в женихе Костромы своего потерянного сына Купалу. А когда Кострома с Купалой поняли, что они родные брат и сестра, не смогли дальше нести свой крест и взявшись за руки, бросились с крутого бережка в глубокие воды реки Волги. Купала погиб, а Кострома обернулась русалкой.

И назвала она сама себя Мавкой, поселилась в самом гибельном омуте и стала в ясен день плакать-горевать, Купалу поминать, а в лунную ночь оборачивалась прекрасной девой и караулила добрых молодцев. В каждом из них она видела Купалу, но осознав, что это не он, в ярости кидала несчастного на растерзание водяным духам да мерзким упырям.

Ну вот, молочко испил и силы набрался, дочитал преданье Егорка, не сдался! Теперь послушай, что было дальше: прошло сто лет, сто веков. Остался род людской и вовсе без мужичья – всех извела богиня Мавка! Стали бабы думать как проклятую изжить: палками её забить или утопить? И то и другое не подходило – телом склизка русалка: круть-верть, хвостом махнет и ищи её, свищи! Кинулись тогда бабы за войском. Бегали туда-сюда, а войско то тю-тю! Коль мужиков нет, то и войска нет. Даже плохонького скотника с вилами иль рыбачка с неводом – и тех не сыскать. Решили бабы сами в последний бой идти! Взяли они вилы, бредни рыбацкие и пошли! Дошли до Волги-матушки, до той гнилой её заводи, где русалка Мавка живёт, закинули бредни в воду, вилы навострили и ждут. Год ждут, другой, третий… Ждали б они так еще лет десять, но девка Парашка заприметила на другом бережку спокойно сидящую Мавку и расчесывающую свои длинные золотистые волосы!

– Ах, ты зараза окаянная! Нежить, на божью жить непохожая! – матерились бабы на Мавку, грозя ей кулаками да вилами.

Но деваться некуда, осталось лишь одно верное средство – звать на помощь поляницу удалую. И пошли бабы. И позвали. Ну что ж, оторвала поляница свой мощный зад от печи, выползла кое-как из терема, вздохнула тяжко-тяжко, разделась догола и поперлась к реке – русалку Мавку отлавливать. Ходила поляница туда-сюда по бережку, ныряла в воду, выныривала… Но не изловила русалку, та духом бестелесным обернулась и след её простыл! Зато поляница из воды выкинула всех мужиков, молодцов и парубков – ни живых, ни мертвых.

Зарыдали бабы, заплакали над телами своих мужей, сыновей и отцов, да стали кумекать: как род мужичий оживить. А поляница не спеша оделась, обулась и давай одного за другим мужичков за ноги переворачивать – воду из них вытрясывать, те откашливались и оживали. Так она их всех порастрясывала да на ноги поставила. Могучих русских богатырей тоже. Никого не пощадила злыдня Мавка, никто ей в женихи не подошёл.

Ну, а пока народ от горя тяжкого отходил да оживал, поляница удалая надумала Мавку замуж отдать и тем самым успокоить ведьму на веки вечные.

Вылепила поляница из глины фигурку её брата – Купалы, вдохнула в неё жизнь, нашептала на ушко свои приказы заветные, да и выпустила из могучих рук. Побежала фигурка своими ножками, выросла на бегу до добра молодца статного, красивого, румяного, точь-в-точь на Купалу похожего. Назвала его поляница Иваном, одарила гусельками яровчатыми и отправила к гнилой заводи балакать. Сел Иван Купала на бережок, ударил по струнам звонким и запел свою песню призывную:

Ты приди, Кострома, на крутой бережок,

на нём ждёт тя милый дружок,

сто лет ждёт и сто веков

жизнью живёт без снов,

плачет, горюет,

никого не целует!

Ты приди ко мне, Кострома,

как к милому другу жена,

обними, поцелуй

да до смерти замилуй!

Услыхала эту песню злая Мавка, ёкнуло у неё сердечко, вышла она на крутой бережок и кинулась Ивашке в объятия. Схватил лже-Купала русалку и стал сжимать её в крепких объятиях! Сжимал он деву, сжимал, пока совсем не задушил. Обмякла русалка в глиняных руках Ивана и выпустила дух Костромы на волю. Вот так и ушла Кострома в страну мёртвых Навь, а там она встретилась с Купалой. И зажили они там так, как богам положено: по-братски, по-сестрински, без всех этих страстей людского мира.

А на земле Кострому в потусторонний мир очень хорошо проводили. Поляница костёр большущий разожгла, в нем и сожгли тела глиняного Ивана и русалки Мавки. А что эти тела? Как есть – пустышки! Народ от радости через этот костёр прыгать удумал: и мужики прыгали, и бабы, и все вместе. Так до сих пор и прыгают в ночь перед летним праздником «Ивана Купалы». И песни поют заунывные, те что на пение птицы Сирин похожи:

Кострома, Кострома,

ты приди к нам сама!

Сама печь задуй,

сама с детками балуй,

усыпи Егорку,

но не дай ему вольку:

пусть не ходит до ручья, до ручья.

Пожалей нас, Кострома, Кострома!

О том как красавица Ягиня стала бабой Ягой

/ Миф «Велес и его Ягиня» /

Видит бог