Кодексу Запретов. Здесь она запечатывала им память о прошлой жизни, заменяла её фальшивыми воспоминаниями о небесном мире и таким образом создавала новых рыцарей единства.

Сотни лет этому хрупкому обману ничто не угрожало, потому что рыцари, как правило, почти не общались с обычными людьми. Рыцарь говорит с простолюдином, только когда приходит покарать его за нарушение закона, и подобное бывает лишь раз в десятилетия.

Вот почему в мире людей раз за разом повторялась одна и та же трагедия: семьи рыцарей единства считали, что их сыны и дочери обрели величайшую славу, которая только существует в мире людей, но сами рыцари единства начисто забывали даже о том, что у них были семьи.

Теперь всё постепенно менялось. После Войны двух миров и Восстания четырёх императоров некоторые рыцари единства стали наставниками для офицеров армии мира людей. Рано или поздно они начнут разговаривать на различные темы, включая происхождение рыцарей. Кирито полагал, что недалёк тот день, когда всем рыцарям придётся узнать, что они — люди, а вовсе не небо жители.

Он всегда говорил об этом с мрачным видом. И это был лишь один из сложнейших вопросов, над которыми Кирито ломал голову до сих пор.

«Если бы я была не учеником, а полноценным рыцарем и сидела бы сейчас за круглым столом, я бы никому не позволила так отчитывать Кирито — даже ветерану, который на сто лет старше меня», — подумала Ронье, продолжая тщательно прислушиваться к обсуждению.

Ни Фанацио, ни Дюсольберт не знали, как реагировать на волную внутренних сомнений речь Кирито об убийстве Первосвященницы. В конце концов тяжёлую тишину нарушил голос Нэргиуса, но он был гораздо спокойнее, чем ожидала Ронье:

— Я не собираюсь возвращаться к спору о поступках Верховного мечника, потому что я тоже считаю, что у нас нет дели важнее, чем постоянный мир с Дарк Территори.

— У меня тоже никаких возражений, — поддакнул Энтокия товарищу. — Тем более что в Кодексе никогда не было запрета на битвы с госпожой Первосвященницей.

Фанацио и Дюсольберт, два старейших рыцаря, дружно вздохнули.

Такого запрета действительно не было, однако первый пункт первого параграфа первой главы Кодекса чётко и ясно гласил: «Никакому человеку не дозволено восставать против Церкви Аксиом». Даже Ронье была согласна с тем, что бегство из темницы, победа над несколькими рыцарями, подъём на вершину собора и битва с Верховным старейшиной и Первосвященницей — в чистом виде бунт против Церкви. Хотя сама она, став рыцарем-учеником, могла больше не подчиняться ни Кодексу, ни основному закону Империи, но она даже в мыслях не допускала, что способна на нечто подобное.

Впрочем, у Кирито и Юджио была помощница — Кардинал, ещё одна Первосвященница, некогда равная по силе Администратор. Кардинал спасла Фанацио от смерти после битвы с Кирито и пожертвовала собой в бою против Администратор.

Отсюда вытекал другой вопрос: что именно подразумевается под «Церковью Аксиом» в Кодексе Запретов? В былые времена за разъяснениями статей Кодекса обращались к Первосвященнице или Верховному старейшине, но их уже не было в живых. В свою очередь, у рыцарей единства никогда не было права самостоятельно толковать Кодекс Запретов.

Поэтому Кирито правильно заметил, что его звание Верховного мечника Совета мира людей на самом деле не имеет определённого законами веса ни в мире людей, ни даже в Церкви Аксиом.

— Похоже, нам придётся поручить розыск мужчины в чёрной накидке Шете и главнокомандующему Искану, — заявила Фанацио, складывая пальцы домиком. — Неважно, из какой он гильдии — убийц или чёрных магов, — нам всё равно не под силу наказать его. Если только мы вдруг не решим заслать в Обсидию лазутчика, конечно.

— Об этом лучше даже не думать, — отозвался Кирито. — Самое страшное — если этого лазутчика поймают и используют против нас. Если кого и посылать, то…

Все собравшиеся за круглым столом мигом поняли, что сейчас услышат «меня», и молчаливо покачали головами.

— Ну, хотя да, не будем, — согласился Кирито и продолжил с задумчивым видом: — Значит, нам придётся ждать доклада из мира тьмы, чтобы вернуться к расследованию убийства Ядзена… И гоблин Мяла пока не сможет покинуть собор…

После этих слов впервые заговорила Вторая мечница Асуна, сидевшая рядом с Кирито. Скорее всего, она всё это время хранила молчание, чтобы не сорваться на Нэргиуса.

— Мы предоставляем Мяле всё необходимое и каждый день водим его гулять по красивейшим местам собора. Пока что он ни разу не пожаловался на домашний арест, но чувствует себя немного… нет, это не ностальгия, а…

Асуна посмотрела на Кирито. Тот по слову священного языка понял, о чём речь, но тоже не смог выразить мысль на языке мира людей.

— Извините, как вы называете, когда в путешествии накатывает тоска из-за того, что нельзя увидеть семью и дом?

Однако рыцари и главы отделов задумчиво покрутили головами.

— Гмм… — протянул Дюсольберт. — Умом я понимаю, о чём вы, но у нас нет семей, и мы живём в соборе… Подходящее слово — это…

Ронье и Тизе переглянулись. Они сталкивались с этим чувством — не в путешествиях, но во время жизни в общежитии академии — и точно знали, как оно называется. Тизе толкнула Ронье локтем, и той пришлось крикнуть, свесившись через перила:

— Это сиротливость!

Все дружно посмотрели на Ронье и согласно закивали. Девушка быстро отскочила от перил. Берче заворочался, наверняка разбуженный криком Ронье, но Тизе начала баюкать его ещё усерднее, и младенец вновь засопел.

— Сиротливость… Да, спасибо, Ронье! — Асуна помахала ей рукой и продолжила: — Так вот, Мяла уже начинает чувствовать себя сиротливо, поэтому через пару-тройку дней наверняка попросится домой. Хотелось бы верить, что к этому времени мы завершим расследование, но…

— Скорее всего, трёх дней не хватит, — сказала Фанацио. — Даже конному гонцу из Обсидии понадобится две недели, чтобы добраться сюда.

— И приплюсуй… то есть прибавь, ещё несколько дней на само расследование, — напомнил Кирито. — Как ни крути, нам нельзя сидеть без дела в ожидании доклада Шеты. Мы должны сами выяснить всё, что можем…

— Хорошо, но ведь кинжал, которым убили старину Ядзена, исчез, — напомнил Энтокия. — Нет ни свидетелей, ни мотива для убийства. С какой стороны ни посмотри — никаких зацепок.

За столом вновь воцарилась тишина: несмотря на легкомысленный тон, рыцарь единства говорил о действительно серьёзных трудностях.

Через несколько секунд неуверенно подняла руку облачённая в белоснежное платье девушка, чьи длинные волосы были заплетены в косу. Как и Асуна, она до сих пор не участвовала в разговоре. Имя этой девушки было Аюха Фрия, и, несмотря на свой