– Это несчастный случай!

– Можно подумать, это в корне меняет дело! Ты виноват и поэтому должен мне помочь, у тебя нет выбора. И распори наконец этот чертов рот!

– Не кричите, внизу мои родители!

– Это ты кричишь, парень. Ведь я – твоя подростковая галлюцинация, правильно? Значит, ты единственный, кто меня слышит.

– Но я не хочу вас слышать! Может, вылезете из моего медведя?

– Это исключено.

– Сейчас увидим!

Я хватаю медведя за заднюю лапу и швыряю в стену.

– Ай!

Медведь взвыл. В панике я бросаюсь к нему, поднимаю и вижу, что у него выпал один глаз.

– Мсье, вы в порядке?

– Давай, убей меня еще разок! Ну и повезло же мне! Что за болван! Вставь глаз на место!

Опустившись на четвереньки, я разыскиваю глаз, который закатился под стул, и вставляю на прежнее место.

– Спасибо. Мне вовсе не нужна эта штука, чтобы видеть, просто раздражает, что ты смотришь мне в один глаз. Нож!

Прерывисто дыша, я дрожащими пальцами раскрываю свой перочинный ножик и начинаю распарывать нитки, расширяя медвежью пасть.

– Ну наконец-то! Теперь ты лучше меня слышишь?

Сдерживая слезы, я отвечаю, что и так хорошо слышал.

– Перестань хныкать! Это глушит телепатическую связь, и я не смогу снова ее наладить!

– Но как вы это делаете?

– Как происходит, что ты меня слышишь? Ты думаешь обо мне и чувствуешь вину – в этом всё дело. Продолжай в том же духе, потому что я должен очень многое тебе сказать. Причем немедленно, ибо это вопрос жизни и смерти. Ты единственный, к кому я могу обратиться, ведь, кроме тебя, никто не знает, что я умер.

У меня начинает сосать под ложечкой, и я спрашиваю, не нужно ли сообщить его родным.

– Ни в коем случае! Видел бы ты мою семейку… Пусть это останется между нами. Ладно. Первое: какой у тебя уровень?

– Уровень?

– В науках – математике, биологии, физике… Ты хорошо учишься?

– Нет.

Плюшевый медведь озабоченно фыркает: «Пуфффррр».

– Везет как утопленнику. Я стал жертвой полного тупицы. Что ж, будем выпутываться с тем, что есть. Бери лист бумаги.

– Зачем?

– Будешь записывать вычисления. В тот момент, когда ты меня убил, я продумывал одну формулу. Как бы мне ее не забыть. Со смертью у нас не появляется никаких сверхспособностей, имей в виду. Это первое, что я обнаружил. Единственное, что меняется, – перестает мучить ревматизм. Записывай!

– Но почему я?

– А ты видел когда-нибудь медведя, ведущего записи? Повторяю: силой мысли я заставляю игрушку шевелить губами, чтобы ты мог на чем-то сконцентрироваться, но меня это очень утомляет. Я не хочу сдохнуть еще раз, двигая лапами без пальцев, которые не способны удержать ручку. Пиши! Семь умножить на десять в двенадцатой степени…

– Подождите, не так быстро!

– У меня нет в запасе вечности, парень! По крайней мере, я об этом ничего не знаю. Мое теперешнее состояние может оказаться переходным, а мой мозг – с минуты на минуту разрушиться.

– Правда? – спрашиваю я с надеждой.

– Посади медведя на кровать, в этой позе у меня дурацкий вид.

Он прав. Завалившийся набок, с вывернутой задней лапой и с криво висящим бантом, он может служить образцом гибкости. Я поднимаю его за плечи и прислоняю спиной к подушке.

– Спасибо. Бери ручку, а то у меня мысли путаются. Итак, если у нас есть мощность семь на десять в двенадцатой степени протонов в цикле…

– К столу! – кричит мать.

– Ну конечно, семейство в сборе, – вздыхает медведь. – Как некстати… Ладно, беги ешь и возвращайся скорей.

Дрожащей рукой я откладываю листок и иду к двери. Но прежде чем выйти, оборачиваюсь. Медведь смотрит мне вслед.

– Я извиняюсь, мсье, но…

– Надо говорить «прошу прощения».

– Прошу прощения. Но вы вообще кто?

– Отныне я твой ангел-хранитель. Ты мне нужен, поэтому я тебя оберегаю. Иди ешь, а то получишь нагоняй.

– Я хочу сказать… Кем вы были при жизни?

– Томас, сколько раз тебя звать? – кричит мать.

– Шевелись! – приказывает медведь. – Мой руки и за стол. Только быстрей возвращайся. Нам с тобой еще планету спасать!

В голове еще звучат слова медведя. Я спускаюсь по лестнице, механически переставляя ноги. И, разумеется, спотыкаюсь.

– Да смотри же себе под ноги! – орет мать, выходя из кухни с супницей в руках. – Где ты всё время витаешь?

Я бормочу извинения и вхожу вслед за ней в столовую, которая в другое время служит спальней отцу. Его подушка, одеяло и книги спрятаны под диван на случай, если кто-то явится с визитом. Он сидит с куском хлеба во рту, отвернувшись от телевизора, по которому выступает какой-то министр.

– Привет, сынок, хорошо поиграл?

– Тише! – шикает мать, указывая на экран, как будто он прервал речь министра.

Я сажусь между ними, чтобы есть суп и, как обычно, смотреть выпуск Обязательных восьмичасовых новостей. Чипы, вживленные в мозг моих родителей, регистрируют просмотр всех каналов телевидения, и, если при проверке выяснится, что они не смотрели государственную информационную программу, им урежут время на развлекательные передачи. Таков Закон о просвещении граждан. Благодаря ему люди в курсе новостей и все говорят и думают одинаково, что помогает избежать недоразумений. У несовершеннолетних, как я, пока нет чипов, и они не обязаны смотреть новости, но моя мать считает, что я должен уже привыкать, ведь я такой мечтатель и могу растеряться, когда вступлю во взрослую жизнь.

– Борьба против нервной депрессии, – продолжает Борис Вигор, которого показывают крупным планом на голубом фоне, – является приоритетной задачей правительства. Сегодня утром три нервно-депрессивных субъекта, пытавшихся испортить настроение своим коллегам, были арестованы и подвергнуты перепрограммированию согласно Закону о безопасности граждан.

Борис Вигор – национальный герой. Он министр энергоресурсов и самый выдающийся игрок в менбол. Мозг гения в теле атлета. Все девушки бредят им, а все мальчишки мечтают быть похожими на него. Все, кроме меня. Я считаю, что он так же сексуален, как дверца холодильника. Но это потому, что я и бездарь, и слишком толстый, и в спорте полный ноль, а он – воплощение всего, что меня раздражает. Поэтому, когда он выступает, я молчу, думаю о своем и аплодирую вместе со всеми, лишь бы всё было тихо-мирно.

– Все потенциальные самоубийцы и извращенцы, проявившие неспособность к счастью, отказавшиеся играть и ловить удачу, – продолжает министр, – будут немедленно изолированы от общества, обезврежены и подвергнуты лечению в Центрах перепрограммирования, во благо их личного спасения и в интересах общества. Здоровье, успех, благополучие!