href="ch2.xhtml#id8" class="a">[2]. Пара миссионеров, муж и жена, поднялись вдоль одной из рек вглубь острова и поселились вместе с сави, небольшим лесным племенем, которое дотоле не вступало в контакт с внешним миром. Миссионеры попытались понять их язык и обычаи. Они стали лечить их и обеспечили некоторыми достижениями цивилизации, такими как зеркала, ножи и топоры. В общем, они сильно облегчили повседневную жизнь этих туземцев и потому нашли у них горячий прием.

Когда супруги выучили язык племени настолько, чтобы можно было сносно общаться, они решили, что пора попробовать донести до них евангельскую весть. Муж отправился в их общинный дом, где собирались все семейства племени, и стал рассказывать им об Иисусе. Он очень старался, но сави большого интереса к Иисусу не проявляли. Их мало занимали взаимоотношения «величайшего Духа» с каким–то далеким племенем (евреями) в далекой стране. Библейская весть не трогала их, пока миссионер не заговорил о том, как Иисус был предан Иудой. Тут туземцы оживились, принялись радоваться и веселиться. Миссионер был крайне озадачен их поведением, пока не выяснилось, что для них героем всей «повести» был Иуда, а не Иисус!

Отчего так? А дело вот в чем: то, что мы привыкли называть предательством, в их глазах заслуживало величайшего уважения. Сави посчитали Иуду большим героем, которому хватило смелости предать своего лучшего друга. Его поступок произвел на них глубокое впечатление: в течение трех лет поддерживать близкие отношения с такой могущественной фигурой, как Иисус, есть с Ним за одним столом, путешествовать вместе и в конце концов предать Его в одиночку так, что другие ученики даже ничего не заподозрили, — разве это не геройство! Подобное предательство превосходило по своим масштабам все то, что они почитали до сих пор.

Как же донести Евангелие до подобного рода людей? То поведение, которое у них было принято считать весьма достойным и заслуживающим уважения, согласно евангельским представлениям совершенно не приемлемо. С точки зрения этих миссионеров их евангельская проповедь была ясной и убедительной. Однако сави увидели в евангельском повествовании подтверждение своим собственным отвратительным обычаям. Люди не способны внять евангельской вести и понять ее, пока они не воспримут ее в контексте. Но как подыскать контекст для Евангелия в такой весьма неоднозначной культуре?

Вскоре после этой попытки донести до сави евангельскую весть между ними и другим племенем, с которым тоже работала эта пара миссионеров, разразилась война. Миссионеры приложили все усилия, чтобы примирить рассорившиеся племена, но те продолжали воевать. Наконец супруги не выдержали и сказали туземцам, что они уходят к другим племенам, которые не предают и не убивают друг друга. Осознав, что они могут потерять в лице миссионеров источник своего благополучия, туземцы пообещали им заключить мир. Но как заключить мир в условиях, когда предательство считается наивысшей добродетелью?

У этих прославляющих предательство племен была в ходу весьма впечатляющая и действенная церемония заключения мира. Воины из обоих племен выстраивались на открытой поляне в ряд лицом друг к другу Оба племенных вождя выбирали из своих отпрысков своего любимого сына и отводили его к человеку с другой стороны, которому более всего доверяли. Такого ребенка называли «дитем мира». Каждое племя любило и берегло свое дитя мира. Дитя мира служило им защитой от другого племени. Пока был жив этот ребенок, они знали, что им не грозит нападение извне. Почему? Да потому, что они становились одной «семьей» со своими противниками. Можно предать друга, но предать семью нельзя. Пока были живы дети мира, два племени пребывали в мире друг с другом.

Миссионеры внимательно наблюдали за происходящим и задали туземцам немало вопросов. Вот она — аналогия с искупительной жертвой, которую они искали! И когда им представилась в следующий раз возможность обратиться к сави, они рассказали им о войне между небесами и землей. Они рассказали, что Бог так возлюбил мир, что послал людям Свое «Дитя мира». Он отдал Своего Сына человеческому «племени». И хотя мир между племенами сави длится лишь до тех пор, пока живо их дитя мира, Бог сумел заключить с ними постоянный мир в Иисусе, и потому теперь Он живет вечно. Теперь Бог на их стороне. Они стали одной семьей! Это контекстуализированное Евангелие стало доступным для их понимания, и многие из этих обитателей джунглей приняли Христа.

Подобного рода случай произошел в другой части света, далеко от Новой Гвинеи. Эд Дикерсон рассказывает о попытке Брюса Олсона принести Евангелие народности мотилон, живущей в отдаленном районе Южной Америки. Олсон выучил их язык, и аборигены смирились с его присутствием. В конце концов его самый близкий друг из этого народа стал христианином, но дело продвигалось медленно.

У мотилонов был обычай устраивать песенные марафоны, когда люди, лежа в гамаках, подвешенных высоко над землей, сообщали нараспев новости, которые каждому довелось услышать или пережить на себе за последние несколько дней. Во время одного из таких празднеств Олсон услышал, как его друг, первый мотилонский христианин, с помощью песни рассказал своим соплеменникам об Иисусе и своем обращении в христианскую веру. Он пел в течение четырнадцати часов, а за ним слово в слово, нота в ноту повторяли своим соплеменникам услышанное другие «гамачники», разнося евангельскую весть в ночи по всем джунглям.

События вроде бы развивались неплохо, но самому миссионеру было как–то не по себе от происходящего. «Все это выглядело как–то по–язычески, — писал он. — Заунывная музыка в минорной тональности, больше похожая на ведьмины завывания. Все это было, если можно так выразиться, унизительно для Евангелия. И все же, когда я посмотрел на людей, они слушали так, словно от этого зависела их жизнь. Бобби передавал им в своей песне духовные истины».

Его пение напоминало миссионеру «ведьмины завывания». Вот такая была у мотилонов музыка. Да, их музыка, как и их язык, прежде служили ложным богам. Но при этом миссионер не колеблясь перевел Библию на мотилонский язык, несмотря на присутствие в нем многочисленных терминов, связанных с языческим богослужением. Евангелие можно было донести мотилонской народности только на том языке, который они могли понять.

То же самое можно было сказать и об их музыке. Бог мог использовать в общении с мотилонами только тот музыкальный язык, которые они знали. Хоралы Баха и американские госпелы здесь бы ничем не помогли. Лаодикийская самоуспокоенность миссионера стала препятствием для проповеди Евангелия. Он считал, что во всем, что касается духовного просвещения, его методика возвещения Благой вести — самая правильная и его любимая христианская музыка лучше всего подходит для передачи