сопливца, холила, пестовала. Одним словом — вырастила. А чем я отблагодарил мать за услуги? Ничем. И адрес-то ее не помню — так давно не писал. Бедная моя, покинутая старушка, жива ли ты? Ах, подлец! Дать бы мне по шее за такие дела! Прямо от стыда некуда деваться. Из глаз капает что-то. Хорошо еще — темно здесь.

Но тут в лифте загорелся свет. Во мне тоже что-то зажглось, заполыхало. Пораженный, стоял я в лифте, в этом маленьком клочке мирового пространства, огороженном неизвестным мне облицовочным материалом. И, почувствовав в себе просветление, готовность к подвигу, немедленно нажал кнопку первого этажа. Я вышел из лифта и, не медля ни секунды, побежал творить добро.

Беда в том, что нам редко удается оставаться наедине с собой. А если и удается, то все равно нас отвлекает какая-нибудь ерунда. Либо вид из окна, либо интерьер комнаты, либо другое зрительное ощущение…

Лифт описанной конструкции как будто специально создан для ведения откровенных бесед наедине с собой. Я каждому советую застрять в таком лифте хоть разочек.

КОММЕНТАТОР

Тетя Клава любит смотреть телевизор. Но смотрит она его, когда в комнате кто-нибудь есть. А иначе ей неинтересно: не к кому обращаться с критическими замечаниями по ходу передач.

Передают концерт. Певица исполняет эстрадную песню. Тетя Клава смотрит на нее в упор и говорит:

— Ну и мордальон — откуда только она такая свалилась. Вместо носа — морковка, и глаза в разные стороны смотрят. А губ вообще нет. На месте губ — яма.

— Зря вы это, тетя, — лениво замечаю я. — Губы у нее имеются, а яма оттого, что она открыла рот для пения.

— Ладно, посмотрим на нее, когда она сомкнет рот, — не унимается тетя Клава.

На какое-то время она умолкает, дожидаясь, когда певица закроет рот.

— Ага! Что я тебе говорила! — победно восклицает она. — Взгляни, есть у нее губы или нету?

Я отрываю голову от книги.

— Все-таки, тетя, есть. Правда, небольшие, но вполне достаточных размеров.

— Может, ты ее и замуж взял бы, если так защищаешь?

— Ах, тетя! Певицы выступают не для того, чтобы их замуж брали. Они несут свое искусство в массы.

— Пусть несут, а не пугают массы.

— Не стоять же ей, тетя, спиной к зрителям.

— Пусть за кулису спрячется. А на сцену можно фикус какой-нибудь поставить. И то красивее будет.

Диктор объявляет балетный номер. Исполняется па-де-де. Тетя Клава подозрительно всматривается в экран.

— Жалко мне эту балерину, — говорит она и качает головой. — Да брось ты книжку-то. Взгляни.

— Балерина как раз недурна собой. Я бы на ней, не раздумывая, женился.

— Дело не в ней, а в этом, который рядом крутится.

— В танцоре?

— Какой он танцор, когда он самый настоящий скелет. Это музыка заглушает треск его костей. Того и гляди рассыплется.

— Вам-то, тетя, какое дело? Пусть рассыплется, — говорю я, снова берясь за книгу. — Сидите себе и смотрите.

— Я сижу. Только мне обидно, что у нас улицы кишмя кишат красавцами, а по телевидению скелеты показывают. Вот на днях захожу в молочную, а там телеоператоры Зинку снимают. Ну, которая маслом торгует. Нашли телезвезду. Тощая, как кол. И масло не помогает. Чего ради, скажи, ее на экран волокут?

— Наверное, отличница торговли, — говорю я, не отрываясь от книги — И потом у нее мордашка симпатичная.

— У Зинки-то? — ахает тетя Клава. — Должно быть, ты перепутал ее с Валентиной. Через десять минут сам убедишься. Операторы обещали показать пленку в сегодняшних новостях.

Через десять минут тетя комментирует кадры, на которых я узнаю нашу молочную.

— Вобла за прилавком — это и есть Зинка. Ну как, красотуля? Годится в жены?

— Не годится, — отвечаю я, чтобы отвязаться от тетки.

— А это что за бочка? Бог ты мой, и заведующая туда же! Тоже интервью дает. Посмотри: от нее на экране только две третьих умещается. Остальную треть разместить не смогли.

— Безобразие, кошмар, — поддакиваю я, не глядя на экран. — Я бы не взял ее в жены.

— Глянь-ка, кассирша выползла. С ее-то бестолковой прической на миллионного зрителя выходить.

— Хотя бы под машинку постриглась! — возмущаюсь я.

— Здрасьте! — продолжает свой комментарий тетя. — А это еще что за образина? Бухгалтерша, что ли? Обрати внимание не ее идиотскую улыбку.

— Дура какая-то. — покорно соглашаюсь я, не поднимая головы.

— И под глазами ужасно подозрительные мешки.

— Портвейн, наверное, глушит, — говорю я, переворачивая страницу.

— Закрой хоть на минутку книжку, — просит тетя Клава. — Полюбуйся на это пугало.

Я смотрю на экран и вскрикиваю от неожиданности.

— Ага! Проняло наконец, — радуется тетя. — А что я говорила? Пугало и есть. Скажи, ты взял бы ее в жены?

— Ах, тетя! Как же я могу взять вас в жены? Разве вы не узнаете себя в покупательнице с плавленым сырком «Дружба» в руках?

…Тетя Клава — сердечница: валидол всегда при ней.

СЭКОНОМИЛИ…

— Коллеги! — обратился я к собравшимся. — Настало время что-нибудь сэкономить и на производстве мыльных пузырей. Оглядитесь вокруг. Соседний завод перешел на изготовление телефонных аппаратов без трубок и за месяц сэкономил около тонны пластмассы. А другие наши соседи? Наладили выпуск часов с одной стрелкой, а из освободившегося металла делают отличные канцелярские кнопки. Я уже не говорю о полиграфкомбинате, где давно печатают книги в кратком изложении. Экономия бумаги на одном только романе Льва Толстого «Анна Каренина» позволила увеличить тираж брошюры «Муха — наш враг» вдвое. Какие будут соображения?

— К несчастью, мыльный пузырь не дает нам внутренних резервов, — сказал начальник отдела технического контроля, — К нему ни с какой стороны не подойдешь. Ввиду полного отсутствия деталей, годных для экономии.

— Деталями пузырь, и правда, не богат, — сказал я. — Зато у него довольно обширная поверхность. Не попробовать ли хотя бы частично ее урезать?

— Я категорически против, — вмешался начальник отдела сбыта. — Если мы вонзим в пузырь нож, он лопнет, не дойдя до потребителя.

— Рано или поздно, — сказал я, — он все равно лопнет.

— Важно, чтобы он лопнул не в наших руках, а в руках потребителя, — возразил начальник отдела сбыта. — Поэтому лучше поздно, чем рано.

— Резонно. До нашей продукции раньше времени лучше не дотрагиваться. Это может плохо кончиться. Но, — продолжал я, — у нас есть резерв экономии: углекислый газ, которым наполняются пузыри. Как мы надуваем? Мы надуваем из расчета один выдох на один пузырь. Пора надувать одним выдохом три пузыря. Это даст экономию как выдыхаемого газа, так