На другой день царица вызвала Федора Апраксина. Давно она приметила стройного, русоголового, чуть застенчивого и приветливого царского стольника. Не раз забавлялся он с Петром. Слыхала она и про нелегкую судьбу братьев, без отца выросли.

— Федя, тебе наказ мой первый. Скачи без промедления в Кострому. Там в Луховской вотчине боярин Матвеев Артамон Сергеевич. Он еще ни о чем не ведает, а ты ему передай на словах, как есть. Быть ему поскорей на Москве. Худо здесь.

Спустя два дня забродили стрельцы, в Кремле объявились их выборные. Принесли челобитные и жалобы. На площади кричали, размахивая бердышами:

— Извели нас полковники неправдами и безденежьем! Выдайте нам тех воров! Ужо мы с ними посчитаемся!

Испуганная царица Наталья, по совету близких, отдала на суд стрельцов шестнадцать полковников. В одночасье схватили их стрельцы, у Разрядной избы держали на правеже, часами били палками, пока полковники не выкладывали деньги по стрелецким счетам.

Кипение страстей не враз начинается. Главное, вовремя запалить недовольство, а там ветер раздует огонек — и заполыхает пожар…

У Милославских собрались единомышленники — князь Василий Голицын, воевода Иван Хованский.

— Из Твери вести долетели, — начал разговор хозяин Иван Михайлович Милославский, — в путь-дорожку собрался Артамон Матвеев. Прослышал о переменах в Кремле, на подмогу едет.

— Откуда сие? — спросил Голицын.

— Стольник Ивана-царевича проговорился. Его братец оттоль возвернулся, Наталья кликнула Матвеева.

— Стреляный воробей, такого не проведешь, — покачал головой Голицын.

— Нипочем он нынче стрельцам-удальцам, сладят с этим волком, — как всегда, хвастал «тараруй» Хованский.

Милославский криво усмехнулся:

— Твоими пьяными головами надобно верховодить с умом. Наталья вона пожаловала своего сына, сосунка Ивана, в бояре, да еще в оружничьи. К пищалям приставить похотела.

Голицын хитро прищурился:

— Добрый повод стрельцов закипятить. К тому же нарышкинского сподвижничка Юрья Долгорукого стрельцы не уважают…

— Какое там, — в тон ему хрипло проговорил Хованский, — стрельцы только случая ждут порешить его. Я-то ведаю.

— На той закваске и надобно сыр-бор затеять, — жестко подвел черту Милославский. — Весь корень нарышкинский по возможности иссечь. Кричать стрельцам в Кремле следует по списку, наперво означим Артамошку да Иванушку Нарышкина.

Иван Михайлович старался обо всем загодя позаботиться:

— Да не позабыть, где надобно, бочоночек зелья хмельного стрельцам выставить, для затравки духа…

В середине мая по стрелецким слободам проносились верховые с криками:

— Дремите, стрельцы! А в Кремле Нарышкины царевича Ивана кончают. Скоро Артамошка Матвеев до вас доберется, в бараний рог свернет.

Слухом земля полнится. Покатился он по стрелецким слободам, выплеснулся на посады. Затрезвонили колокола набатом по церквушкам. Хватали стрельцы бердыши, копья, кто сабельку накидывал через плечо, бежали, иные уж под хмельком, в Кремль, за ними тянулись посадские. Нападающие всегда одолевают. В палатах Нарышкиных проваландались, когда спохватились, запирать кремлевские ворота было уже поздно. Запрудили стрельцы площадь вокруг Красного крыльца, стучали в затворенные двери, приставляли лестницы, лезли к окнам, ревели в сотни глоток:

— Царевича Ивана убили! Петра кончают!

В палатах собрались растерянные Нарышкины, Долгорукие, Матвеев, пришел патриарх. Иоаким первым нарушил молчание:

— Царица Наталья, возьми царя и царевича, выдь на крыльцо, утихомирятся злыдни. И мы пошли, бояре, на крыльцо. — Наклонив голову, патриарх направился к выходу.

Побледневшая царица взяла за руки Петра и Ивана, пошла следом за ним. Толпа не скоро угомонилась.

Петра и Ивана приподняли, поставили на перила.

— Гля, царевич-то Иван цел! Да и Петр невредим!

Несколько растерянно поглядывали друг на друга стрельцы в первых рядах. Зато в последних шипели:

— Ишь, прикрылись, токмо и ждут псов своих на нас натравить! Все одно изведут Ивана!

Хованский посылал верных пятидесятников:

— Бегите на черный ход, в сени Грановитой палаты, скиньте с крыльца Матвеева да Нарышкиных.

Тем временем из толпы закричали:

— Царевич-то жив, да извести его хотят Нарышкины. Сами за шапку царскую хватаются! Выдайте нам Матвеева-лиходея да Ивашку Нарышкина!

Побледнел Артамон Матвеев, но не робкого десятка был человек, сошел с крыльца.

— Пошто, стрельцы, шумите? Или позабыли свои еройские дела при Алексее Михайловиче? Как Ливонию воевали, ляхов побили, татарву отгоняли?

Толпа опять примолкла, только позади напирали:

— Ты нам зубы не заговаривай!

Как будто и не слыхал злобных криков, степенно продолжал боярин:

— А што беды ваши, они ведомы царю, он во всем разберется, по-справедливому с вами разочтется. Утихомирьтесь да с Богом домой идите.

Добродушно ухмыльнувшись, Матвеев начал подниматься на крыльцо, а в это время вниз по ступенькам скатился прыткий Михаил Долгорукий.

— Чего с ним, быдлом, лясы точить, — проговорил зло Матвееву.

Насупились стрельцы, уже намеревались разойтись, а тут подняли головы.

— Слыхали, стрельцы, боярин Матвеев велел вам по домам идти? А я с вами ужо разберусь, за ваше непочтение и смутьянство розог вам не миновать, — задорно выкрикивал молодой князь, не замечая угрюмых лиц.

— Заводчикам не поздоровится, плетьми не обойдется!

Едва тлевшие угольки вздулись пламенем.

— Стрельцы! Чего рассупонились?! Решай его!

Толпа почти сомкнулась, Долгорукий попятился было по ступенькам, но крепкие руки вцепились в него намертво. Поволокли по крыльцу, сбросили вниз на копья, изрубили бердышами. Крепко пьянит вид крови, горячит и без того хмельные головы.

— Кончай Матвеева, прихвостня Нарышкиных!

Как раз выломались посланные Хованским из сеней Грановитой палаты, оттолкнули царицу с детьми, схватили боярина, сбросили вниз, а там растерзали. Началась кровавая расправа.

Сильные руки стольников Апраксиных подхватили Петра и Ивана, помогли царице Наталье укрыться в дальних покоях.

Три дня бушевали бунтарские страсти, бесновалась толпа, подогреваемая сторонниками Софьи. Растерзали обоих Долгоруких, Нарышкиных, Ромодановских, Языкова и других.

Как и задумала Софья, на трон посадили царствовать Ивана и Петра, а правительницей при малолетних царях объявили Софью. Многих бояр сослали по дальним местам.

Стрельцам Софья дала поблажку, выплатила жалованье и сверх того наградила каждого десятью рублями. Начальником Стрелецкого приказа правительница назначила князя Ивана Хованского, но просчиталась. Бунт стрельцов всколыхнул старообрядцев-раскольников. Многие стрельцы, да и сам Хованский, стояли за старую веру. Раскольники, поддержанные стрельцами, взбунтовались.