— Я знаю, — донесся бархатный голос призрачного лица, точно плащом укутанного в чернильные тени, — кто ты. Я помню тебя. Ты устал сеять смерть? Или принес мне еще один подарок?

Она подняла голову, капюшон упал назад, но лицо, в ореоле падавшего сзади света, оставалось в тени.

Чего нельзя было сказать о ее глазах.

Стратон вдруг осознал, что забыл о цели своего визита. Он не был падок на женщин, как не был впечатлительным юношей, но взгляд Ишад был подобен дурману, заставившему весь мир отступить, и ему хотелось лишь смотреть на нее, трогать, оберегать, сделать для нее то, чего, как он был уверен, не мог сделать для нее ни один из тех баранов, которыми она кормилась.

Он попросил:

— Пригласи меня войти.

— У меня посетитель, — ответила Ишад.

— Выгони его, — потребовал Страт.

Она улыбнулась:

— Хорошо Подождешь здесь?

Он согласился:

— Только недолго.

Когда дверь закрылась, лопнула невидимая нить, оборвались узы, выветрился туман.

Стратон почувствовал, что его бьет дрожь, хотя осенью в Санктуарии никогда не бывает холодно, чего не скажешь о Стене Чародеев. Видимо, причина не в холоде — ведь, несмотря на трясущиеся руки, на верхней губе у него выступили бусинки пота. Он вытер их.

Возможно, ему повезло и вампирка пресыщена тем мясом, которое уже есть у нее; тогда он сможет поговорить с ней, убедить ее, заключить с ней сделку. А может, он шагает прямо в беду: рядом нет ни Крита, ни кого-то еще из отряда, чтобы вытащить его, если он увязнет чересчур глубоко.

И когда Стратон уже начал было думать, что никто не осудит его, если он сейчас просто повернется, уйдет, оставив Ишад в покое, и скажет, что ее не было дома, дверь отворилась вновь, и к нему протянулась изящная белая рука.

— Заходи, Стратон, — сказала женщина-вампирка. — Давно уже ко мне не наведывались такие гости.

* * *

Легендарного хозяина преступного мира Джабала Синк оставил для себя. Ветераны Санктуария, служившие у него, предупреждали о зловещей убогости Подветренной, но Синк не верил им.

Теперь он поверил в это, но еще больше верил он в свою верную правую руку и привлекательность предложения, которое собирался сделать.

Этот Джабал был черным и коренастым, похожим на кряжистое дерево, раза в полтора моложе, чем по его внешнему виду определил Синк, и носил зловещую голубую маску ястреба, которая смутила бы Синка, не выдавай окружающие бывшего работорговца подхалимы его личность каждым своим почтительным жестом.

Старшего лизоблюда звали Салиман. Лачуга внутри была довольно просторная, но толпа псевдонищих изрядно попортила бы Синку крови, если бы ему пришлось выбираться из нее. Коня своего он привязывать не стал, чтобы, свистнув в случае необходимости, получить в подмогу тысячу двести фунтов железных копыт и щелкающих челюстей. Опыт Третьего отряда коммандос научил его, что больше обычно не требуется: один человек, один конь — и вот вам смерч по вызову.

Синк не был политиком, он был полевым командиром. Но в эту лачугу в Подветренной стороне пришел не сражаться, а разговаривать.

Джабал, облаченный в просторный балахон, покрытый перьями, уселся в кресло, отдаленно напоминающее трон, и сказал голосом, приглушенным маской:

— Говори, наемник.

Синк произнес:

— Избавься от маски и своих дружков, тогда будем говорить.

Или это будет тет-а-тет, или разговора не будет вообще.

Джабал откликнулся:

— Значит, разговора не будет вообще. В таком случае, ты отнял у нас время, а оно дорого стоит. Не правда ли?

Дюжина приспешников угрожающе зашумела.

— Слушай, хозяин трущоб, ты что, на содержании у бейсибцев? Если нет, будь серьезен. Я здесь не для того, чтобы давать твоим ребятам уроки боевого мастерства. Если им это необходимо, в Третьем отряде коммандос у меня есть инструктор, специализирующийся на выделке замшевых кошельков из свиных ушей.

Трое из дюжины подались вперед. Джабал остановил их жестом. Из-под маски донеслось нечто, похожее на трескучий вздох.

— Третий отряд коммандос? Это что, должно произвести на меня впечатление?

Синк ответил:

— Не знаю, что это должно произвести на тебя, Джабал.

В этом городе, что, все ходят в бабской одежде?

Синк скрестил руки на груди, думая о том, что следовало бы просто прислать сюда воина-ветерана, чтобы он притащил этого «риггли» за ухо. Потом с грустью напомнил себе, что лучше не называть Джабала «червем» в лицо. Хотя это чертовски позорно — объединиться с врагом, которого ты наголову разгромил несколько лет назад, да еще и на равных. Неисчислимы тяготы войны.

— Не все, — произнес Джабал, наклоняясь вперед.

Явная угроза в его голосе дала понять Синку, что дальше нажимать на этого бывшего гладиатора-работорговца — заправилу преступного мира — нельзя, поэтому он решил сменить тактику.

— Это утешает. Итак, раз ты не хочешь расстаться со своими телохранителями, хотя, мне кажется, и сам вполне можешь постоять за себя, я расскажу тебе, зачем пришел сюда, и мы устроим демократический референдум по поводу того, сколько ты оставишь себе, какую долю общей добычи получат твои люди, что вам предстоит делать и кто еще…

— Хорошо-хорошо, — прервал его Джабал. — Салиман, очисти помещение и проследи, чтобы никто не проявлял излишнего любопытства.

— Но, мой господин… — попытался протестовать Салиман.

— Выполняй!

Словно по волшебству, крепыши исчезли.

— Итак, что ты задумал, Синк?

— Ты должен был слышать, что Третий не подчиняется императору — он действует сам по себе.

— Неужели? — проворчал Джабал.

— Мы пытаемся создать коалицию для того, чтобы избавить город от Харкотины Бей и провозгласить собственного правителя, который устроит нас и превратит Санктуарий в независимое государство, ведь половина моих людей не имеет места, которое можно назвать домом.

— И вы хотите сделать вашим домом Санктуарий?

— Это мы еще посмотрим. Но если вдруг мы решим так, нам потребуется твоя помощь. Насколько я знаю, никто не сможет захватить и удержать Санктуарий без твоего активного содействия.

— Почему ты думаешь, что это не известно бейсибцам? — хитро спросил Джабал.

Черный старик был проницателен, но все же Синк чувствовал, что он начинает продаваться — со всеми потрохами.

— Потому, что у них слишком много врагов.

Джабал рассмеялся. Его смех, усиленный ястребиной маской, так громко прогремел в этом пустом помещении, что закачались занавески.