— Уважаемый Илья Александрович! Извините, что я все-таки Вас прерываю. Я с большим уважением отношусь к Вам и Вашей научной деятельности, но когда затрагиваются ТАКИЕ темы, я не могу молчать. Я прошу Вас как можно скорее объяснить, чем я могу Вам помочь, — сказав это, Абдулла почувствовал себя так скверно, как только может чувствовать себя человек, поднявший руку на святыню, которой многие годы поклонялся. Схватившись за голову, он упал в кресло, стоявшее в другом углу комнаты у двери, и закрыл лицо руками.

— Ради Бога, извините меня, Абдулла Петрович! — виновато засуетился профессор. — Я… поймите меня… я очень нервничаю, спешу… и из-за этого так получается…

— Это Вы меня простите, Илья Александрович, — чувство стыда в Абдулле с геометрической прогрессией стало побеждать чувство возмущения. — Продолжайте, пожалуйста, но если можно…

— Вы хотите от меня краткости? — перебил его Баум. — Что ж, куда короче. Та рукопись, о которой я Вам только что говорил… В общем, она пропала…

С этого мгновения все, что до этого слышал Абдулла, показалось ему невинной болтовней заумного старичка. Он хотел что-то сказать профессору, но вместо этого у него получилось бестолковое сочетание звуков.

— Как пропала?! — смог, наконец, прокричать Абдулла, и через мгновение профессор почувствовал его беспокойное дыхание у себя над лысиной.

— Господи! Вы меня чуть до смерти не испугали, голубчик, — Баум испуганно вперился в Абдуллу и только когда понял, что ему ничего не угрожает, медленно достал платок и вытер покрывшийся влагой лоб.

— Это Вы меня до смерти испугали, профессор, — Абдулла поспешно вернулся на свое место. Приятное состояние расслабленности, захватившее его при выходе из суда, перестало существовать. Его мозг был готов работать также интенсивно, как и утром. Абдулла больше не чувствовал себя учеником, осмелившимся позвать к себе в гости великого учителя. Теперь это был судья, вызвавший свидетеля для допроса.

В голове Абдуллы возникло более десятка вопросов, готовых вылиться наружу одновременно, лишь только хозяин головы откроет рот. Но все эти вопросы были бы напрасны, если бы Абдулла не узнал главного: почему профессор обратился именно к нему, судье шариатского суда, а не к мухтасибу, то бишь, следователю.

Профессор, который наверняка предвидел, что его спросят об этом, сразу же дал четкий и, по-видимому, заранее подготовленный ответ.

— Да, я прекрасно знаю, что Вы, Абдулла Петрович, не занимаетесь ведением следствия. Но я слышал о Вас столько хорошего, как о справедливом судье и просто замечательном человеке. В общем, я считаю, что кроме Вас, мне никто не поможет. Вы, Абдулла Петрович, наверное, считаете меня легкомысленным человеком. Может, это и так, но не настолько, чтобы я не понимал важности того, что произошло. Да, я мог бы промолчать, но моя совесть не позволяет мне это сделать. По моей вине пропала ценнейшая рукопись, и я не могу скрывать это.

— Хорошо, но чем я могу Вам помочь?! — спросил Абдулла с ударением на местоимении "я".

— Помочь найти Коран, — ничтоже сумняшеся ответил профессор.

— Я?! Да Вы понимаете, что я, в силу своего статуса, не имею права заниматься подобными делами?! Права не имею, уважаемый Илья Александрович! — выговаривая каждую букву, произнес Абдулла.

— Да-да, понимаю. Простите, что побеспокоил Вас и напрасно отнял Ваше время. Еще раз с праздником, — профессор встал и, не спеша, опустив голову, побрел к выходу.

Абдулла понял, что это был всего лишь трюк, последняя возможность отчаявшегося человека привлечь его, Абдуллу, на свою сторону. Глядя на сутулого, лысоватого старичка, неуверенно продвигавшегося к выходу, он почувствовал жалость к попавшему в беду профессору. Да и мог ли он теперь отпустить Баума, узнав ТАКОЕ!

Абдулла без труда догнал профессора у двери.

— Послушайте, Илья Александрович, для того, чтобы понять, могу я Вам помочь или нет, я должен знать обстоятельства, при которых исчезла рукопись, — Абдулле не хотелось, верить, что профессор говорит правду, но, внимательно посмотрев на Баума, он сразу же отбросил мысль об искусном новогоднем розыгрыше.

Баум глядел на Абдуллу мокрыми от слез глазами.

— Спасибо, коллега, — слово "коллега" приятно ущипнуло Абдуллу за сердце, и он невольно улыбнулся. — Так вот, — продолжил профессор, на этот раз уже не так вальяжно расположившись в кресле, — внимательно рассмотрев рукопись, я подальше запрятал ее и пошел домой. Мысль о ней с тех пор не оставляла меня ни на минуту. Я был уверен, что держал в руках одну из самых ранних дошедших до нас рукописей, содержащих коранический текст. Заметьте, я говорю не "текст Корана", а "коранический текст", — этой фразой Баум попытался притупить остроту своих недавних высказываний о рукописи. — Однако Вы сами, Абдулла Петрович, понимаете, что на одних догадках и предположениях далеко не уедешь. Мне необходимо было получить точное подтверждение моей догадке. Но тут своими силами я бы не обошелся. И я позвонил своему старинному знакомому… Впрочем, если позволите, я не буду называть его имени.

— К сожалению, мне придется попросить Вас сделать это, — безапелляционно потребовал Абдулла.

— Поверьте, он здесь ни при чем. Это — честнейший человек, — пролепетал профессор. — Я не хочу, чтобы у него были неприятности.

На Абдуллу этот аргумент не подействовал. Из своего опыта он знал, что происходило иногда с самыми честными людьми, когда речь заходила о религии.

— И все-таки я попрошу Вас назвать его. Раз уж Вы обратились ко мне за помощью, будьте добры, выполнять мои просьбы, уважаемый Илья Александрович, — Абдулла-судья был менее разборчив в выражениях и средствах убеждения, чем Абдулла-ученый.

Перед такими доводами профессор не мог не спасовать.

— Андрей Владимирович Кузин, старший научный сотрудник нашего института. Замечательнейший человек. Я Вам клянусь!

— Хорошо, я Вам верю, — неубедительно заверил Баума Абдулла. — Продолжайте.

— Так… На чем же я остановился? — почесал затылок профессор. — Ах, да! Я позвонил Андрею и, ничего не объясняя, попросил зайти ко мне. Когда он пришел, мы с ним также, как сейчас с Вами, заперлись в кабинете. Я рассказал ему о своей находке. Вы, Абдулла Петрович, не подумайте, что я из тщеславия никому сразу не сообщил о рукописи… А то, знаете, разное про меня рассказывают. Просто я хотел удостовериться, действительно ли передо мной древний список Корана или я всего-навсего сошел с ума. Поэтому я и позвал Андрея, у которого, кстати, колоссальный опыт работы с древними текстами. Можно сказать, в этом деле я его ученик. Он ведь писал диссертацию у самого Ефима Розмана, отца отечественной коранистики. Посоветовавшись, мы решили на следующий день сходить в библиотеку и посмотреть вместе рукопись. Когда я показал Андрею обнаруженный мною список, он долго и внимательно изучал его. По его мнению, данная рукопись была составлена где-то в начале или середине второго века хиджры. Я спросил Андрея, не лучше ли вызвать специалистов с аппаратурой, а затем, в случае подтверждения нашей гипотезы, пригласить прессу и объявить об уникальной находке.