У ворот встречали отцовские сыновья, Аленины братья, с цветами для сестры.

Алена едва не расплакалась, когда парни бросились ее обнимать и чуть ли не на руках внесли в дом.

А потом еще, когда заметила, что все они один в один, как и она сама, похожи на отца.

И когда увидела свой портрет на стене. И когда почувствовала себя частью большой семьи и поняла, что мама и дочь – это не семья. Это дружба, это роднее, чем что-либо на Земле, но не семья. А семья – это целый мир, где во всем ощущается полнота и где отношения сплетаются сложнее и многообразнее, как в большой жизни среди людей, но ближе, теплее и доступнее.

Самой большой комнатой в доме была кухня – огромная, совмещенная со столовой комната, обшитая светлой, почти белой деревянной вагонкой. Окно во всю южную стену до того низко к полу, что и самый пол этот казался раздавшився во всю комнату подоконником.

– Да, – отозвался папа, когда Алена улыбнулась своему наблюдению. – Мы тут живем, знаешь, как на подоконнике. У всего мира на виду. Это полезно – без людей и мы не люди.

Братья приняли Алену враз. Старший звал ее к морю, к яхте, построенной собственными руками. Средний, который уже заканчивал учебу в техникуме, играл для нее на гитаре и взялся и ее обучить испанскому бою, а младший, которому едва исполнилось четырнадцать, и вовсе вис на ней, как на родной мамке.

Женщин в доме не было, и Алена боялась спрашивать, почему.

Впрочем, каждый день с раннего утра к ним наведывалась соседка баба Маня, которая входила в дом по-свойски, как домой, наводила порядок на кухне, стряпала, полола сорняки в клумбе или просто ворчала для порядка.

Алену она приняла настороженно, долго и навязчиво расспрашивала, не отвечая на робкие шутки и обрывая Аленину речь, когда вздумается. Но Алена, по просьбе и совету отца, терпела от нее эти простые придирки, как терпят комаров, не способных испортить красоту лета.

– Критику просеивай, как песок на стройке, – советовал отец, когда видел, как Алена съеживается от старухиных придирок. – Мусор отсеивай и выбрасывай без драмы. А что по уму – к тому прислушивайся. Иногда даже лютый враг наведет на трезвую мысль своей критикой.

Алене выделили комнату, которую, как оказалось, давно продумали и подготовили для нее. Здесь тоже одна из стен была почти полностью стеклянной, как на кухне, только выходило это окно на восток.

– Чтобы было веселее просыпаться! – заметил младший. – Это я сам придумал! У меня такая же, только сверху, над твоей. Я буд стучать тебе по утрам, а ты мне!

Странно, но Алену умиляла даже эта смешная возможность перестукиваться с собственным братом. Это тебе не звук холодильника на кухне, который только подчеркивает одиночество. Это настоящий живой человек. Да еще и братик!

Жизнь вошла в иное течение – мирное, светлое и даже ласковое.

Но тревога вернулась, когда баба Маня принялась ворчать об Алене прямо в ее присутствии. Она жаловалась всем, кто был рядом, что в доме девка живет попусту, что толку от нее не получается, что могла бы хоть чем-то помогать семье. Хоть бы какую баланду приготовила! А нет, сидьмя, мол, сидит.

Отец осаживал соседку, иногда и весьма жестко на Аленин взгляд, а братья отмахивались от ее бормотаний шутками и Алену теми же шутками пытались ободрить.

Но тревога снова замаячила, неотступно погружая Аленину душу в пустоту. Как реагировать на неприятную, жгучую критику? Просеивать, как песок? И что в остатке? То, что она живет в чужом доме за чужой счет уже несколько недель и ничего толком не делает?

Вообще-то, если сказать по правде, Алена старалась со всеми, по крайней мере там, куда бабе Мане было не дотянуться: высаживала овощную рассаду на даче, помогала младшему с уроками, часами выслушивала новые гитарные аккорды, которые в этом доме слушать уже никто не хотел.

Да и на кухне не позволяла себе сидеть без дела. Но приготовить баланду… Она не решалась: то, что они ели обыкновенно было для нее в новинку: почти до черна прожаренная рыба или щи с хрустящей, совершенно сырой капустой. Она не только не могла такого приготовить, она бы ни за что не решилась на такой кулинарный эксперимент.

Однако, что-то делать было нужно.

И Алена несколько дней раскачивалась, воодушевлялась, захлебываясь волнами тревоги и вынося уколы бабы Мани, но никак не могла решиться подойти к плите. Она боялась приготовить что-то привычное для них, но на пермский лад, а значит, совсем по-другому.

Наконец, рискнула и взялась-таки за готовку. Дело начала спозаранку, пока во дворе не появилась сварливая соседка. Обходя в памяти знакомые блюда, она выбрала никому здесь неизвестные пельмени с редькой и уральские мясные посекунчики.

Работа пошла привычно, по накатанной еще в те давние времена, когда она работала в ресторане. Но и эти знания и опыт казались ей недостаточными, неуверенными и уж точно меньшими, чем опыт бабы Мани. И Алена останавливалась, замирала, закрывала глаза и, сдерживая слезы и часто дыша под натиском внутренних нервных волн, разговаривала в душе сама с собою. «Мы умеем готовить?» – спрашивала она своего внутреннего собеседника. – «Да, мы очень хорошо готовим.»

«Но ведь может не получиться? Может, но мы не знаем наверняка.»

«Значит будет все хорошо? Нет, мы и этого не знаем наверняка.»

«Что же тогда? Может зря мы за это взялись? Не важно, мы уже начали, нужно просто сделать это.»

«Но может не получиться? Может, но мы сделаем это все равно».

К завтраку, когда отец и братья, которых в своих мыслях она иногда дерзко называла «мои мужики», проснулись, Алена накрыла на стол и встречала их на кухне в беленьком передничке, вся пышащая от печи и от внутреннего жара, который вспыхнул в ней, когда она и без мужиков поняла, что все-то оно удалось. Все удалось!

Ребята, чтобы поддержать ее, деланно обрадовались неизвестным блюдам, но, распробовав чудные пельмешки из редьки и не менее диковинные пирожки с грубо посеченным мясом, они восторгались уже по-настоящему, а папа много шутил и подтрунивал над бабой Машей:

– Марь Никитишна, а ты умеешь «покусунчики» готовить? – и повертел перед нею пирожком.

Баба Маня недовольно покосилась на неведомое лакомство, уставила руки в боки и с обидой пригрозила:

– Подождите еще! Вот захотите борща, посмотрим тогда, чего она вам наварганит. Знаем мы ихние щи, капусту так проварят, как тряпку