голову назад и ограничиваю доступ воздуха. Слезы текут из его глаз, когда он подгибает ноги, а изо рта вырывается придушенное хныканье.

— Я не могу иметь детей из-за таких, как ты.

Давлю на его шею, а он обеими руками вцепляется в мою ногу.

— Это справедливое возмездие — у тебя нет наследников, и мне очень нравится ирония в том, что ты сдохнешь от моих рук, — говорю я, снимая давление с его шеи и отступая. Нет никакого удовольствия в том, чтобы убивать его таким образом. Хотя у меня нет времени медлить, я намерена сделать это как можно болезненно. Направляю пистолет ему в голову.

— Вставай на кровать, отвратительный кусок дерьма.

Пинаю его по ноге, когда он не двигается.

— Пошла ты, шлюха.

Он замахивается на меня ножом, который был привязан к ноге. Отклонившись в сторону, я наношу быстрый мощный удар ему в подбородок, наслаждаясь щелчком, исходящего от его вывихнутой челюсти. Он машинально роняет нож, и я стреляю ему в ногу, получая огромное удовольствие от звериного вопля, который он издает, корчась на полу и прижимая руку к подбородку. Прострелив ему вторую ногу, я приседаю над ним, быстро проверяя, нет ли у него другого оружия, но он чист.

Кровь сочится из его ног, я переступаю через него, и радуюсь, что переоделась в черные брюки, подходящий топ и ботинки, потому что если бы кровь попала на мое новое белое платье от «Шанель» или на мои «Джимми-Чу», я бы, скорее всего, убила ублюдка на месте, а этого нельзя допустить.

Открыв дверь, я вижу, что мои солдаты, как и ожидалось, ждут меня снаружи.

— Вы мне нужны.

Мой взгляд скользит между Рикардо и Эцио, когда я отступаю в сторону, чтобы дать им войти. Они направляются туда, где на полу хнычет Пауло, и тащат его дрожащее тело на кровать.

— Привяжите его запястья и лодыжки к столбикам кровати, — инструктирую я, бросая им мотки веревки из своей сумки для убийств. Эта комната — отголосок рубежа веков и остро нуждается в модернизации, но кровать с балдахином как нельзя кстати подходит для моей задумки.

— Будьте начеку, — приказываю я своим людям, после того как они закрепят его на кровати. Я жду, пока они покинут комнату, прежде чем приступить к работе. Раздеваю мужа догола, стараясь, не блевануть при виде дряблой плоти и вялого члена.

— Прости, — хнычет он невнятным голосом, с трудом выговаривая слова с вывихнутой челюстью. Его глаза умоляюще смотрят на меня, пока я достаю из сумки свой драгоценный нож «Страйкер» с зазубренным концом и любовно поглаживаю его.

Мужчины постоянно разочаровывают меня, но мой арсенал оружия никогда не подводит.

— Умоляй, и, возможно, я передумаю, — вру я, нависая над его отвратительным телом.

Он изрыгает бессвязную ложь из своих изуродованных губ, а я мысленно перечисляю все его преступления. Его мольбы так же жалки, как и все остальное, что он делает в жизни, и мне надоело слушать его нытье. Быстро нанеся удар, я глубоко вонзаю кончик ножа ему в яйца и отпрыгиваю назад, когда из его члена вытекает моча.

— Сволочь, — говорю я, отделяя его член от тела. Слезы текут по его щекам, а лицо искажается от боли.

Это лишь подстегивает меня.

Вонзая нож в его яйца, я с остервенением кромсаю его мужское достоинство, пока от него не остается ничего, кроме содранной кожи.

— Это за всех невинных детей, которых ты подвергал мучениям, — закрепляю я, наблюдая, как кровь сочится из его паха с извращенным очарованием. Он пытается закричать, но звук застревает внутри, вырываясь наружу в виде захлебывающихся, сбивчивых вдохов.

— Это за все те разы, когда ты причинял мне боль, — продолжаю я, проводя ножом по его груди горизонтальную линию.

— За все те разы, когда ты насиловал меня, пока я не стала достаточно сильной, чтобы взять себя в руки и перехитрить тебя.

Я делаю серию порезов вдоль его груди, кровь каскадом льется из ран, а он корчится на кровати, пытаясь выжить.

Я режу каждый сантиметр открытой кожи, а потом начинаю говорить:

— За всех людей, которых ты обдурил, обманывал и предавал.

Удар, порез.

— За всех людей, которых ты убивал без всякой причины, просто потому, что они тебе не нравились.

Удар, удар, удар, удар.

— За все жестокие слова в адрес невинных и беспомощных.

Удар, удар, удар, удар.

— За то, что родился.

Отхожу в сторону и достаю из сумки пару перчаток.

— Жаль, нет времени растянуть удовольствие, твоя остальная семейка ждет меня, — говорю я, надевая перчатки.

По его лицу пробегает злоба, и я жестокая сука, потому что мне греет сердце это зрелище, зная, что ему больно, что он испытывает страх и ничего не может поделать. Пусть он умрет, зная, каково это — страдать от рук другого.

Пусть он умрет, чувствуя ту боль, которую наверняка испытывали его жертвы.

— В этот самый момент твои верные солдаты страдают от той же участи. Я не могу оставить никого из них в живых, — лгу я, потому что не стану убивать невинных женщин и детей. Твари внизу не в счет. Они далеко не невиновны и заслуживают смерти, но они единственные женщины, чьи глотки будут перерезаны сегодня. Все остальные, кого уничтожат, — мужчины.

Они не могут жить, потому что им нельзя доверять.

Уже разработаны планы по вывозу их жен и детей из страны. Я позабочусь о них, если они не будут перечить. Знаю, что несколько идиотов попытаются предать меня, и мы сделаем из них пример.

Это поможет держать остальных в узде. В конце концов они забудут об этом и будут жить дальше. Возможно, со временем даже придут поблагодарить меня.

— Твои подданные присоединятся к тебе в аду, — объясняю я, проводя кончиком ножа по его напряженным рукам.

— Им был предоставлен выбор, и они сделали неправильный.

Я одариваю его хитрой улыбкой, всаживая нож во внутреннюю часть его нижней руки и проводя до самой подмышки. Затем повторяю это движение с другой рукой, испытывая глубокое удовлетворение от нечеловеческих звуков, вырывающихся из горла моего мужа, когда кровь вытекает из зазубренных порезов. Не знаю, что это говорит обо мне, но я получаю огромное удовольствие, причиняя ему боль.

Без предупреждения я вспарываю ему живот, отслаивая плоть и вытаскивая внутренности. Они лежат на его теле, окутывая его, словно множество ядовитых змей. Я ничего не чувствую, когда наношу ему множественные удары по бедрам, ногам, рукам и полосую по лицу.

Надо было поставить оперу. Величественная симфония, звучащая в