дел СССР, вообще избегал разоблачать деятельность ЦРУ и других иностранных разведок против Советского Союза.

Неудивительно, что в марте 2003 года Шеварднадзе одним из первых поддержал агрессию США против Ирака.

В Верховном суде СССР мне сказали, что могут конфисковать паевой взнос дачи, но подтвердили, что в данном случае не было никакой стопроцентной гарантии нашего принятия в члены кооператива, хотя мы и имели на это преимущественное право. Я смирился с решением министерства заверить дарственную отца и не стал рубить «сук, на котором сам сидел». Через несколько месяцев сестра стала членом дачного кооператива. Тогда его председатель Ю.Н. Ефимов сказал ей с юмором: «Ты теперь домовладелица». Мы продолжали вместе жить на даче каждое лето вплоть до августа 1994 года, когда сестра продала ее одному из членов совета директоров ЛогоВАЗа (главой фирмы был Б.А. Березовский). Среди потенциальных покупателей нашей дачи был известный писатель-историк Э. Радзинский. Он приехал осматривать дом и участок на новой иномарке с симпатичной девицей, которая была в два раза моложе его и выше на целую голову. Несколько раз срабатывала сигнализация, установленная на его машине, и писатель проверял, не украли ли его автомобиль. Но видимо, дача не подошла ему или цена показалась слишком высокой.

В 1987 году я опубликовал в издательстве «Наука» свою первую монографию на тему «Международно-правовой режим нераспространения ядерного оружия». Ответственным редактором был профессор, доктор юридических наук В.И. Менжинский. К сожалению, мне приходилось скрываться под фамилией Осипов Г.А. (фамилия жены Нины) вплоть до 1990 года, когда я наконец восстановил фамилию и отчество. После опубликования книги я уже имел право на получение должности старшего научного сотрудника. В Институте государства и права существовала такая практика: даже после защиты диссертации, чтобы получить эту должность, необходимо было проработать десять лет или опубликовать монографию. Разница в зарплате младшего научного сотрудника, кандидата юридических наук и старшего научного сотрудника, имевшего такую же ученую степень, была существенной. Первый получал 175 рублей, а второй — 300. В 1988 году я стал старшим научным сотрудником.

Однако, несмотря на перестройку, у меня возникали проблемы с опубликованием очередных книг. В то время наш сектор подчинялся заместителю директора института, доктору юридических наук, профессору В.С. Верещетину (Паламарчук дал ему прозвище Веревкин), который впоследствии стал членом Комиссии международного права, сменив Н.А. Ушакова, а затем членом Международного суда ООН. Верещетин учился в МГИМО примерно в то же время, что и мой отец, и был очень осторожным человеком. Он потребовал от меня получения положительного отзыва в МИДе СССР на рукопись моей второй монографии «Международно-правовые проблемы контроля за ограничением вооружений и разоружением». С большим трудом я добился нужного отзыва от заместителя заведующего Отделом международных организаций Р.М. Тимербаева, который ранее защитил на эту тему диссертацию на соискание ученой степени доктора исторических наук. Уж очень не хотелось ему давать такой отзыв. Тем ценнее было одобрение моей рукописи. Верещетин был доволен. А то вдруг я напишу в своей книге что-нибудь крамольное. Ответственным редактором моей второй книги был заведующий сектором по вопросам атомного права института, заслуженный юрист РСФСР, доктор юридических наук, профессор Абрам Исаакович Иойрыш, которому я очень обязан за многие годы нашего плодотворного сотрудничества. В то же время я столкнулся со сложностями в поисках солидного рецензента моей рукописи. Снова помощь пришла от КГБ СССР. Моим рецензентом стал заслуженный деятель науки РСФСР, доктор юридических наук, профессор Григорий Иосифович Морозов. Он был первым официальным мужем Светланы Аллилуевой, дочери И.В. Сталина. У них родился сын. Сейчас он профессор, доктор медицинских наук. Однако Сталин даже не пожелал познакомиться со своим зятем и недолюбливал его за то, что он был евреем. Г.В. Костырченко пишет в своей фундаментальной книге, что Светлана Аллилуева весной 1944 года вышла замуж, не спросив совета у отца, за студента Московского института международных отношений Г.И. Морозова. «Светлана и этот еврейский юноша, ставший впоследствии ученым-юристом, когда-то учились в одной школе. Сталин, как и следовало ожидать, не одобрил этого брака, правда, и не препятствовал ему. Затаив неприязнь к зятю, он отказался от знакомства с ним и, запретив молодым жить вместе с ним в Кремле, предоставил им квартиру в жилом доме Совета министров СССР на Берсеневской набережной». В мае 1947 года они развелись. Однако, как пишет далее Кос-тырченко, официального развода не было. Просто Морозова выставили из квартиры в Доме на набережной, отобрали в милиции паспорт со штампом о регистрации брака и выдали новый, чистый. В отличие от первой любви Светланы, драматурга А.Я. Каплера, которого выслали на пять лет в Воркуту, Морозова не сослали в лагерь и не посадили в тюрьму. Сталин придумал для него другое наказание: распорядился, чтобы его нигде не брали на работу. Бедняга зарабатывал на жизнь статьями, которые публиковались под псевдонимом. Мой отец писал в своей книге, что Морозову также тайком помогали бывшие сокурсники. После смерти Сталина Морозов стал профессором МГИМО, а затем заведующим отделом элитного Института мировой экономики и международных отношений (ИМЭМО) Академии наук СССР. Этот институт лишь формально был под эгидой академии, а на самом деле он подчинялся ЦК КПСС и работал в основном на Л.И. Брежнева и Ю.В. Андропова, а затем М.С. Горбачева. Ранее директором института был член ЦК КПСС, академик Н.Н. Иноземцев, а в 1983–1985 годах директором института стал будущий «архитектор» перестройки А.Н. Яковлев.

Когда я обратился в ИМЭМО за отзывом, его директором был уже академик Е.М. Примаков (в 1986 году кандидат в члены ЦК КПСС, а в 1989-м — член ЦК КПСС).

В институте меня встретил полковник К.И. Смирнов, курировавший институт по линии КГБ, с которым была предварительная договоренность из центрального аппарата этого ведомства. А.Н. Яковлев характеризует его как доброжелательного человека, который много сделал для того, чтобы избавить от разных наветов коллектив института. В итоге десятки докторов и кандидатов наук получили разрешения на поездки за рубеж. В лифт вместе с нами вошел директор института Е.М. Примаков. Он, увидев меня в сопровождении чекиста, сразу же поинтересовался, откуда я. Я ответил, что работаю в Институте государства и права, у академика В.Н. Кудрявцева — самого высокого человека в Академии наук СССР. Примаков удивился и спросил: «В каком смысле?» Я ответил: «Его рост более двух метров». Академик рассмеялся. Затем меня отвели в большой отдельный кабинет Г.И. Морозова, который с кем-то делился сплетнями о Громыко. Я вежливо высказал по этому поводу свои соображения. Безусловно, профессор сразу же догадался, кто я такой. Тем более, что он