Пальцы застыли и вовсе перестали слушаться.

— Знаю я, — посмотрела на неё Вейя, ощущая, как твердеет между ней и Огнедарой стена льда.

— Вызнавал о тебе, но Барайширу сказал, якобы Тамира нагнать хочет...

Вейя вглядывалась в полянку недоверчиво, не зная, верить ли ей. И как бы ни пыталась растопить эту преграду — не получалось, сомнение острое брало. Огнедара могла и уговориться с Далебором о чём-то и выдать её могла, а сейчас просто пыль в глаза пускать.

— …Но он, кажется, уже и уезжать собрался, — Огнедара, расправив отрез ткани, принялась складывать, чтобы выкраивать начать.

Вейя отвернулась, опуская взгляд, да не видела ничего перед собой. Огнедара хоть и пыталась разговаривать с ней, но свою выгоду в том имела — наверняка хотела, чтобы сотник её назад в княжество забрал. Всё равно соперница она для неё, как ни расплетай нить, а вместе связаны.

Огнедара больше не выходила из жилища, погрузившись в работу, и не заговаривала. Миронега, которую сморил сон, проснулась, поднялась с постели, принялась неторопливо готовить снедь к вечере. И было тихо в аиле, хоть Вейя к каждому шороху прислушивалась, к каждому голосу, что изредка залетал через дымник в жилище. Но напрасно тревожилась: Тугуркан поспешил успокоить, что сотник покинул аил со своим отрядом. И Вейя дышать смогла свободнее, глубже, аж голова закружилась. А после, как смеркаться начало, а очаг ярче заполыхал, Огнедара, оторвавшись от работы, поднялась, вытянулась, изгибая спину, разминая плечи, собраться начала не спеша, накинув на плечи платок, вышла. Миронега взглядом её молчаливым проводила, да тоже засиживаться не стала, за ней следом увязалась.

Вейе будто легче стало: тягостно находиться рядом с полянкой, когда-то желанной для Тамира Огнедарой. Вейя нахмурилась, думая об этом, да пошевелилась, выныривая из мыслей колючих. Посидев ещё немного у очага, тоже поднялась, принявшись ко сну готовиться. Да уединение скоро было вновь нарушено: скрипнуло старое дерево, и Вейя ожидала увидеть вернувшихся девушек, но никак не дочку тархана.

Вейя, наливая из ушата воду в чашу для умывания, пронаблюдала, как она в жилище прошла. Алтан не отличалась скромностью, потому не мешало ей настырно разглядывать Вейю, встав напротив неё.

— Ты не выходишь совсем? — вдруг начала хазаринка. Вейя плечом пожала, не выказывая причину своего заточения. Дочке тархана невдомёк о том, что связывает её и сотника княжеского, вот и пусть думает, что она нелюдима и не слишком рвётся сблизиться с местными. — Прошлый раз разговор у нас не слишком сложился, — нахмурилась чуть. Вейя хмыкнула про себя — мягко сказать, да что взять с девчонки глупой, избалованной наверняка родичами. — Я собираюсь в истопку, пришла за тобой. Нехорошо я поступила, гостям должного уважения не отдав, позволь исправиться, — сказала, и раздумать толком не дав.

Вейя уставилась на неё в недоумении, не зная, как и принимать её слова. Зовёт её в истопку, а остальных как же? Хотя Алтан не глупа, понимала, что каган её выбрал изо всех, стало быть, и вину свою хотела загладить. Вейя отлепила от неё взгляд, с которым она в ожидании смотрела и, казалось, и не дышала. Отложила ковш. Что ж, отказываться, показать от ворот поворот — только ещё больше вражду наводить, что Вейе уж по горло хватает. Застыла в раздумье неловком, да здравомыслие верх брало — ещё невесть сколько вместе находиться соседями.

— Хорошо, сейчас рубаху возьму только.

Алтан аж просияла вся, не скрывая своей радости: неужто совесть всё это время мучила? Но что взять с молодой порывистой девицы? Да и, признать, не прочь напряжение с тела смыть, даже по сердцу пришлось приглашение это. Вейя, собрав всё нужное, вышла вместе с хазаринкой.

В степи свежо было и хорошо, тлел на окоёме углями алыми закат, и ветерок мягко гладил кожу, уже не тянуло от земли влагой, и небоскат, почти чистый от облаков, звенел синевой. Дышалось легко. Но всё равно ощутимо пахло застарелой травой и бурьяном, что рос на окраине аила густо, непроходимо почти. Тугуркан всё же задержал, когда девушки вышли на утоптанную за время стойбища дорогу.

— Не следовало бы тебе сейчас покидать аил, — нахмурившись, пробурчал он, поглядывая на хазаринку. Его настороженность была понятна Вейе — только недавно сотник уехал, да он, верно, уже далеко, что ей сделается?

— Я недолго, Тугуркан, — поспешила развеять его тревоги, но тот только ещё суровей брови свёл, — я не могу отказать, нехорошо будет, я здесь и так чужая.

Тугуркан, поразмыслив немного, кивнул всё же, задерживать больше не стал — и так темнело быстро, хоть люд ещё не разбредался по жилищам, и слышалось блеяние скота на лугах. Хотя ещё немного — и погонят к аилу.

Истопка оказалась недалеко от жилищ, почти рядом, где у реки воду набирала — Вейя удивилась, что не заметила её сразу. Круглая, как шатёр, но сложенная из брёвен тонких на пять углов. Как объяснила Алтан, такие постройки — по-ихнему «ур», что значило «пар» — оставались на всех почти стойбищах, когда аил уходил на зимовище из степи. А кто в зиму в поход отправлялся, могли даже ночевать в них, потому и ставились из дерева, где росли они. Когда внутри оказалась, Вейя убедилась, что ур и в самом деле напоминал избы полянов. Даже печь была выложена из камня, только разве с подкладом одним, где дрова горели — на такой хлеб не испечёшь, но воды нагреть и лёгкую похлёбку какую сготовить вполне можно: и лавки здесь были по кругу, и полати. Вейя даже как дома себя ощутила, так тепло здесь было и уютно. Кто-то здесь уже мылся, полыхала печь, потрескивая дровами, пахло травами и вениками берёзовыми. Раздевшись, оставшись в одних рубахах, Алтан сначала воды налила горячей и, как и положено, пара нагнала густо, что воздух разом потяжелел. И надо же, справлялась хазаринка ловко, хотя чему удивляться: народ степной приспособлен к переходам долгим, побольше научены, нежели многие весечанские девушки. Справиться с разными трудностями могли. Алтан всё что-то рассказывала, и в голосе её уже не звучала сталь, мягкий стал, глубокий. Может, и в самом деле оплошность свою поняла, и не такая она уж и плохая, как представилась?

— Не знаю, как у вас... — начала Алтан, скидывая с себя рубаху, оголяя своё молодое крепкое тело, косы расправила, — а у нас принято гостей мыть, — взяла деревянную миску себе и Вейе, наполняя чем-то пряным.

— И что, всех, и мужчин даже? — не утерпела Вейя.

— Не всех, только самых важных, — подсела на лавку к Вейе, вручая миску, отпивая из своей, — девушки моют мужчин — так выражая своё почтение им.

Вейя приняла угощение, щёки ещё больше запылали и без того в жарком нутре истопки, стоило только представить такое. Невольно подумалось, что Алтан могла когда-то так принимать и Тамира, он, поди, самый важных был из гостей, но спрашивать это, конечно, не решилась.

— А ты откуда знаешь так язык руси? — спросила, чувствуя, как неприязнь истоньчается. Верно, хазаринка угадала то, о чём тосковала Вейя — о доме своём родном.

— А как же не знать? Мы сюда каждое лето гоним свои стада, соседствуя с полянами.