* * *

Начав читать дневник обер-лейтенанта вермахта Гюнтера Келлера, Илья поймал себя на мысли, что не воспринимает этого немецкого офицера как врага, хотя тот и воевал на стороне нацистской Германии против антигитлеровской коалиции. И дело тут было даже не в том, что Гюнтер с первых строк своей исповеди позиционировал себя как противник нацистского режима. Просто Илья понимал, что окажись он на месте этого немца в тех реалиях, в которых Гюнтеру пришлось жить, он тоже ушел бы во внутреннюю эмиграцию и на этом вся его борьба с режимом и закончилась бы.

О том, что такое тоталитарный режим, Илья знал по собственному опыту общения с КГБ, попортившему ему немало крови во времена канувшего в Лету СССР. Неприятие советской системы, зацикленной на коммунистических догмах, Илья стал испытывать, еще будучи юным пионером. Заключалось оно, правда, всего лишь в том, что ему осточертело носить на шее красный пионерский галстук, который Илья и его одноклассники-пионеры называли «ошейником». Освободиться же от обязательного ношения этого атрибута советского пионера можно было, только вступив в комсомол, в который принимали с четырнадцати лет. Дабы поскорее избавиться от «ошейника», Илья вступил в комсомол даже на три недели раньше, чем ему исполнилось четырнадцать.

В отличие от пионерии пребывание в ВЛКСМ было уже не бесплатным. За приколотый на школьный пиджак нагрудный комсомольский значок с барельефом Ленина на фоне красного знамени нужно было теперь платить ежемесячные членские взносы. Для школьников комсомольский взнос составлял всего две копейки. Сумма, конечно, пустячная, и посему никого не смущало, что за школяра-комсомольца, не имеющего официальных доходов, фактически платили членские взносы его родители, давно вышедшие из комсомольского возраста.

Когда Илья перешел в девятый класс, школьную форму носили только девочки, а мальчикам разрешили ходить в обычных пиджаках. Для школы родители купили Илье светлый пиджак в клеточку, и комсомольский значок цеплять на него было вовсе не обязательно. Гоняли в школе только за модные тогда брюки клеш. Правда, за расклешенные штаны учителя не столь усердно преследовали своих нерадивых учеников, как за битловские прически. А поскольку в том же девятом классе Илья стал заядлым битломаном, он носил длинные волосы, как у любимых им битлов, доводя своим вызывающим внешним видом директрису школы до белого каления.

Илья «заболел» «битломанией», даже не зная, что покорившие его мелодии — это «Битлз». Это было летом 1974-го, когда после окончания восьмого класса всех, кто перешел в девятый, на месяц отправили из Харькова на сельхозработы в село Хотомлю. По вечерам на организованной между берез и сосен дискотеке они танцевали под магнитофон, и самыми любимыми «медляками» у Ильи были надрывно-пронзительная «Oh! Darling please believe me. I’ll never do you no harm» и несколько мрачноватая «I want you. I want you so bad…», звучавшая так, будто исходила из самого сердца. Завершалась эта почти восьмиминутная рок-композиция неустанными гитарными переборами под стон и шипение синтезатора. Под эти многократно наложенные гитарные риффы[18] Илья по уши влюбился в девчонку из параллельного класса, прижимавшуюся к нему всем телом во время этого завораживающего «медляка».

Вернувшись домой, он почти год безуспешно пытался узнать, кто автор этой запавшей ему в душу композиции, и только к концу 9-го класса случайно услышал запомнившиеся ему гитарные переборы на магнитофоне одноклассника, от которого и узнал, что это «Abbey Road» — последний альбом «Битлз», ставший их лебединой песней.

Своего магнитофона, чтобы переписать себе этот альбом, у Ильи тогда еще не было, но товарищ дал ему домой послушать пластинку, на который была записана знаменитая битловская песня «Girl»: «Is the anybody going to listen to my story all about the girl who came to stay…». На советской пластинке эта песня была представлена как английская народная песня «Девушка» квартета «Битлз». «Girl» Джона Леннона покорила Илью окончательно, и теперь он просто бредил «Битлз». Чтобы понимать, о чем поют в своих песнях англоязычные битлы, он даже начал усиленно изучать английский, который выучил бы только за то, что на нем разговаривал Леннон. В десятом классе Илья создал свой вокально-инструментальный ансамбль, и их визитной карточкой стала битловская «Girl». И когда пришла пора поступать в вуз, он выбрал международный журфак только из-за того, чтобы увидеть Джона Леннона вживую, а это было возможно, лишь получив разрешение на выезд за границу, потому как Леннон вряд ли когда-нибудь приехал бы в СССР.

Общественный статус Агентства печати «Новости», нацеленного в основном на внешнеполитическую пропаганду, позволял обмениваться информацией с другими зарубежными органами прессы, и, как всякое учреждение, связанное с заграницей, АПН работало в тесном контакте с «конторой», вплоть до того, что должность зампреда АПН была закреплена за КГБ. Подбором кадров в АПН занимались соответствующие отделы КГБ, и студентов международного отделения журфака вели с первого курса, приглядываясь и оценивая их. Илья же еще в студенческие годы стал «невыездным» из-за своего участия в несанкционированном митинге, посвященном памяти Джона Леннона в декабре 1980-го, на котором он в шутку предложил переименовать Ленинские горы в «Леннонские». Спасло его тогда от отчисления с журфака МГУ лишь то, что к тому времени Леннон считался в СССР «прогрессивным деятелем», чуть ли не коммунистом, ведь Джон, как и тогдашний генсек Брежнев, выступал «за мир во всем мире». Песня Джона Леннона «Give Peace a Chance» («Дай миру шанс») стала гимном всех протестующих против военных действий США во Вьетнаме, а сам Джон в знак протеста против поддержки Великобританией американской войны во Вьетнаме вернул королеве свой орден Британской империи.

За выходку с «Леннонскими горами» КГБ взяло будущего международника под особый контроль, и ему очень повезло, что по окончании журфака его приняли в Агентство печати «Новости». Это была большая удача — со студенческой скамьи попасть в элиту отечественной журналистики, поскольку любая ошибка в студенческие годы навсегда закрывала путь в АПН, но там работали умные, интеллигентные редакторы, которые честно отбирали людей талантливых. Редакция АПН была ориентирована прежде всего на западные страны, и, чтобы соперничать с мировыми новостными агентствами, КГБ давал ее сотрудникам определенную творческую свободу, потому что это была совершенно другая журналистика, где корреспонденту не нужно было ссылаться на решения последнего пленума ЦК КПСС. Фирменным стилем АПН были неказенный слог и своя позиция по любым вопросам. В агентстве, безусловно, имели место какие-то идеологические установки, которых нужно было придерживаться, но список запрещенных тем в АПН был гораздо у́же, чем в любой иной советской журналистской структуре. Корреспонденты АПН должны были работать так, как работала свободная зарубежная пресса, а само АПН служило «крышей» для сотрудников внешней разведки КГБ, работавших под журналистским прикрытием, и в зарубежных корпунктах им полагалось фиксированное количество мест.

Но для Ильи единственной возможностью попасть в загранкомандировку было поехать спецкором АПН в Афганистан, где уже шестой год шла необъявленная война. В афганское бюро АНП его отправляли на целых два года, и столь длительная командировка в заблудившуюся в Средневековье азиатскую страну, где женщины ходили в парандже[19], а по их календарю должен был наступить только 1365 год, не вызывала у Ильи особого энтузиазма, но отказаться было нельзя. Нужно было сменить их спецкора в Кабуле, и, когда редактор международного отдела АПН пожаловался ему, что никто там работать не хочет, Илью черт дернул за язык сказать, что он мог бы поехать. И уже на следующий день его вызвали к главному редактору. Главный, крепко пожав ему руку, поздравил с предстоящей командировкой в Афганистан — мол, для Ильи, как журналиста-международника, это очень перспективно, если его там не убьют, конечно.