Созданье гения пред нами

Выходит с прежней красотой.

Божественный лик, образ белокурой мадонны, поразивший некогда воображение поэта, все эти годы, до встречи с Натали, жил в его душе. Столько же лет хранился и листок с написанными им стихами, и лишь в 1828 году (!) впервые пушкинское «Возрождение» появилось на страницах «Невского альманаха».

Словно и стихи ждали заветного года встречи с НЕЙ!

Так исчезают заблужденья

С измученной души моей,

И возникают в ней виденья

Первоначальных, чистых дней.

Пушкинские видения. Или предвидения. И, быть может, благодаря именно той флорентийской мадонне юная красавица Натали Гончарова, встреченная поэтом на рождественском балу в заснеженной Москве, будет узнана!

Как загадочно и тесно переплетено все в нашем мире — эпохи, государства, города: средневековая Флоренция, Москва и Петербург девятнадцатого столетия, Эдинбург двадцать первого века, уже нового третьего тысячелетия. Сколь много людских судеб, как в таинственном зеркале, отразилось в бессмертном шедевре Рафаэля! В том-то и смысл, суть гениальных творений, что, однажды волею Создателя явившись в мир, они начинают жить особой жизнью, вовлекая в свою орбиту тысячи иных жизней и наполняя их чудесной силой.

…Жизнь одарит Натали и величайшими радостями, доступными земной женщине, и величайшими страданиями.

Наконец-то спали «краски чуждые», и образ жены поэта, его Мадонны, вновь засиял своей первозданной чистотой.

…Царствуй, потому что ты прекрасна.

Александр Пушкин — жене

«Моя царица» — так полушутя, но всё же восторженно, называл поэт в письмах, а быть может, и в жизни свою красавицу жену.

Самой же Наталии Николаевне не раз приходилось встречаться, разговаривать и даже дружить (если допустимо это понятие к венценосным особам) и с настоящими российскими царицами.

Натали Гончаровой, не отмеченной ни богатством и знатностью рода, суждено было войти в высший аристократический свет Петербурга и быть представленной ко Двору. Могла ли о том мечтать скромная московская барышня, годы детства и юности которой прошли в сельской глуши фамильных усадеб? Да и мечтала ли?

Нет, Наталия Гончарова не стремилась к дружбе с сильными мира сего, не искала их покровительства, не плела замысловатых интриг. Так уж распорядилась ее судьба.

«Весь Двор от нее в восторге, — пишет Надежда Осиповна, — императрица хочет, чтобы она к ней явилась, и назначит день, когда надо будет прийти. Это Наташе очень неприятно, но она должна будет подчиниться».

Пройдет не так много времени, и робкая девочка станет первой красавицей северной столицы.

И вот уже в ноябре сестра поэта Ольга Павлищева сообщает мужу: «…Что касается моей belle soeur (невестки), то она здесь в большой моде; она вращается в самом высшем свете, ее находят прекраснейшей из всех и прозвали ее Психеей».

Придворный Петербург властно диктовал свои правила. Натали Пушкину вскоре стали приглашать на званые вечера, проходившие в небольшом интимном кругу в присутствии августейшей четы. Ей, отмеченной печатью божественной красоты, предназначалось стать «украшением» бальных торжеств.

Надежда Осиповна в подробностях рассказывает дочери Ольге о светских успехах невестки: «…Появилась она (Натали) и на костюмированном бале, данном в залах Министерства уделов, она явилась в наряде жрицы Феба, так решил Александр, и одержала успех блистательный: император и императрица подошли к ней, похвалили ее костюм, а Государь провозгласил ее царицей бала».

«Царица бала» — вольно или невольно ей приходилось исполнять и эту неведомую ей прежде роль. И как важно замечание Надежды Осиповны по поводу наряда ее невестки — «так решил Александр»!

Люблю я бешеную младость,

И тесноту, и блеск, и радость,

И дам обдуманный наряд…

Пушкин не мог бывать на подобных званых вечерах по дворцовому этикету, досадовал на жену, выговаривал ей, что и она не должна посещать балы, на которые не приглашен он.

Все это завершилось, как известно, тем, что Пушкину было пожаловано звание камер-юнкера, самый младший придворный чин, страшно его раздосадовавший. «Третьего дня я пожалован в камер-юнкеры — (что довольно неприлично моим летам), — запишет в дневнике в первый день нового, 1834 года поэт. — Но Двору хотелось, чтобы Наталья Николаевна танцевала в Аничкове».

Монаршая воля — закон.

«Представлялась красавица Пушкина» — делает краткую запись на немецком императрица Александра Федоровна. И ставит в своем дневнике дату — 14 января 1834 года.

Об этом же неординарном событии сообщает и мать поэта: «Александр, к большому удовольствию жены, сделан камер-юнкером. Представление ее ко Двору, в воскресенье 14-го числа увенчалось большим успехом. Она участвует на всех балах, только о ней и говорят… Натали всегда прекрасна, элегантна, везде празднуют ее появление…»

Маскарады, балы, рауты — все это было частью тогдашней петербургской жизни Наталии Николаевны, и светской обязанностью, и развлечением. Да, наконец, и просто радостью юной красавицы: весело кружиться в танце в великолепном, полном огней зале, слышать восторженный шепот и изысканные комплименты, ловить на себе восхищенные взгляды…

Во дни веселий и желаний

Я был от балов без ума… —

так признавался некогда сам поэт. Настал и ее черед…

И все же в душе своей она была все той же девочкой — чистой, искренней, доверчивой, ни разу не преступившей правил, внушенных ей с детства.

«Кокетничать я тебе не мешаю, но требую от тебя холодности, благопристойности, важности…» — так наставлял поэт свою Наташу, давая ей уроки светской жизни, обучая ее незыблемым правилам игры в высшем свете, правилам маскарада. Такую маску должна была отныне примерить его супруга. И под ней легко и удобно было скрываться той тихой робкой девочке Таше Гончаровой, которой всегда хотелось укрыться от завистливых чужих взглядов.

Сам Пушкин радовался светским успехам жены, гордился ими. Правда, друзья расценивали его чувства по-иному. «В его любви будет много тщеславия», — еще перед женитьбой поэта словно предрекал князь Вяземский.

О встречах с Натали Пушкиной, даже мимолетных, остались восторженные воспоминания.

Василий Федорович Ленц, пианист и музыкальный критик: «Однажды вечером, в ноябре 1833 года вдруг — никогда этого не забуду — входит дама, стройная как пальма, в платье из черного атласа, доходящем до горла (в то время был придворный траур). Это была жена Пушкина, первая красавица того времени. Такого роста, такой осанки я никогда не видывал… казалось, что видишь богиню. Благородные, античные черты ее лица напоминали мне Евтерпу Луврского музея, с которой я хорошо был знаком. Князь Григорий (Волконский), подошед ко мне, шепнул на ухо: «Не годится слишком на нее засматриваться…»».