Задолго до подхода поезда к Паддингтону он уже стоял у двери вагона. Спрыгнул на перрон, побежал к турникету настолько быстро, насколько это было возможно с тяжелым чемоданом в руке, отдал билет контролеру и скрылся в толпе.

Прежде Себастьян был в Лондоне лишь раз – тогда приезжал сюда с родителями, а у вокзала ожидала машина, которая мгновенно домчала их до городского дома дяди на Смит-сквер. Дядя Джайлз сводил его в лондонский Тауэр – показать королевские регалии, а затем в Музей мадам Тюссо – полюбоваться восковыми фигурами Эдмунда Хиллари, Бетти Грейбл и Дональда Брэдмана. Потом они пили чай с булочками с корицей в отеле «Риджент пэлас». На следующий день Джайлз устроил им экскурсию в палату представителей, и они видели Уинстона Черчилля, с хмурым видом сидевшего на передней скамье. Себастьян тогда удивился, как мал ростом этот человек.

Когда пришло время возвращаться домой, Себастьян сказал своему дяде, что ждет не дождется, когда снова приедет в Лондон. Вот он и вернулся, только нынче его не встречает машина, а дядя станет последним человеком, которого бы он рискнул навестить. Он понятия не имел, где проведет ночь.

Когда Себастьян пробирался сквозь толпу, кто-то врезался в него, едва не сбив с ног. Обернувшись, он увидел спешащего прочь парня, который даже и не подумал извиниться.

Себастьян вышел из здания вокзала на улицу, вдоль которой, тесно прижавшись друг к другу, тянулись викторианские дома. Кое-где в окнах пестрели вывески «Постель и завтрак». Он выбрал один – у которого ярче сверкал отполированный дверной молоток и окна казались опрятнее, чем у соседних. На стук открыла миловидная женщина, в нейлоновом домашнем платье в цветочек, и приветливо улыбнулась потенциальному гостю. Если она и удивилась, обнаружив на пороге мальчика в школьной форме, то виду не подала.

– Входите. Вы ищете, где остановиться, сэр?

– Да, – ответил Себастьян, удивленный ее обращением «сэр». – Мне нужна комната на ночь, и я хотел бы узнать, сколько это будет стоить?

– Четыре шиллинга за ночь, сэр, включая завтрак, или фунт за неделю.

– Мне нужна комната только на одну ночь. – Себастьян осознал, что утром ему надо будет отправиться на поиски жилья подешевле, если он хочет пожить в Лондоне некоторое время.

– Прошу вас. – Она подхватила его чемодан и направилась по коридору в дом.

Себастьян никогда прежде не видел, чтобы женщина несла чемодан, но она успела преодолеть половину пролета лестницы, прежде чем он опомнился.

– Меня зовут миссис Тиббет, – сообщила хозяйка, – но постоянные клиенты зовут меня Тибби. – Когда они добрались до площадки первого этажа, она добавила: – Я поселю вас в седьмом номере. Это в дальней части дома, там вас едва ли побеспокоит утром шум транспорта.

Себастьян понятия не имел, о чем она говорит: по утрам его никогда не будил шум транспорта.

Миссис Тиббет отперла дверь с номером семь и отошла в сторону, чтобы дать гостю войти. Номер был меньше, чем его комната в Бичкрофте, но такой же милый и опрятный, под стать хозяйке. Здесь стояла односпальная кровать с чистыми простынями и раковина в углу.

– Туалет вы найдете в конце коридора, – сообщила миссис Тиббет, упредив его вопрос.

– Я передумал, миссис Тиббет, – вдруг решился он. – Беру на неделю.

Из кармана халата она достала ключ, но, прежде чем отдать его, попросила:

– Тогда, пожалуйста, один фунт задатка.

– Да, конечно. – Себастьян запустил руку в карман брюк и понял, что тот пуст.

Он проверил другой карман – денег не было. Он упал на колени, раскрыл чемодан и начал лихорадочно рыться в сложенной там одежде.

Миссис Тиббет положила руки на бедра, от улыбки на лице не осталось и следа. Себастьян тщетно перерыл все свои вещи и наконец в отчаянии упал на кровать, молясь про себя, чтобы миссис Тиббет проявила к нему больше сочувствия, чем директор школы.

Директор зарегистрировался в своем номере в клубе «Риформ» и быстро принял ванну, после чего переоделся в смокинг. Перед зеркалом над раковиной он проверил галстук-бабочку, а затем спустился к пригласившему его хозяину клуба.

Ник Джадд, председатель «Олд бойз», уже поджидал внизу и повел почетного гостя в гостиную, где они присоединились к остальным членам комитета в баре.

– Что предложить вам выпить, директор? – спросил председатель.

– Просто сухой херес, пожалуйста.

Следующие слова Джадда привели его в замешательство.

– Позвольте мне первым поздравить вас, – сказал он, заказав напитки, – с присуждением школе стипендии Петерхауса. Весьма достойный финал вашего завершающего года.

Директор ничего не ответил, подумав вдруг, что абзац в своей речи, который он вычеркнул тремя линиями, надо бы восстановить, а известие об исключении Клифтона попридержать до поры до времени. В конце концов, мальчишка выиграл стипендию, и ничего не изменится, пока он не переговорит утром в Кембридже с председателем приемной комиссии.

К сожалению, председатель клуба был не единственным, кто ссылался на достижения Клифтона. Поднявшись на трибуну, дабы выступить со своим ежегодным докладом, директор не нашел причины сообщать собравшимся о своих планах на следующее утро. Известие о награждении школы высшей стипендией вызвало аплодисменты, удивившие его продолжительностью.

Речь приняли хорошо, и, когда доктор Бэнкс-Уильямс сел на свое место, так много бывших однокашников подошли пожелать ему приятного отдыха на пенсии, что он едва не опоздал на последний поезд в Бичкрофт. Едва он устроился в своем купе первого класса, мысли его вернулись к Себастьяну Клифтону. Он начал набрасывать свое обращение к утреннему собранию: пришли на ум «моральные и общественные нормы», «благопристойность», «честь», «дисциплина» и «уважение», и к тому времени, как поезд прибыл в Бичкрофт, директор закончил первый вариант черновика.

На выходе с вокзала он с радостью увидел жену, сидящую в автомобиле, – несмотря на поздний час, она встречала его.

– Ну, как у тебя все прошло? – спросила супруга, не успел он закрыть дверцу машины.

– По-моему, речь приняли хорошо… при сложившихся обстоятельствах.

– Обстоятельствах?

К тому времени как они подъехали к дому, директор рассказал жене о том, как видел Клифтона в лондонском поезде.

– И что ты собираешься с этим делать? – спросила она, отпирая входную дверь.

– Он не оставил мне выбора. На утреннем собрании я должен объявить об исключении Клифтона, и, следовательно, к большому сожалению, в сентябре в Кембридж он не поедет.

– А не кажется ли тебе это слишком суровым? – спросила миссис Бэнкс-Уильямс. – Ведь у мальчика могла быть веская причина находиться в том поезде.

– Тогда почему он ушел из вагона, как только увидел меня?

– Да просто потому, дорогой, что ему, наверное, не хотелось просидеть весь путь с тобой. Ты ведь, по правде говоря, можешь нагнать страху.