— Я не знаю привычек молодого господина, но, может, вы насчет них лучше осведомлены. — Мария подмигнула Кэт. — И уж конечно, ваш господин предпочел бы, чтобы его вонючую одежду стирали вы. — Она захихикала. — Да и мне бы этого хотелось.

— Но что он подумает, если я начну его обслуживать? Может, вообразит, что я его… женщина? Я вовсе не уверена, что хочу этого.

— Он подумает, как много потеряет, если вы не станете делать этого, и будет вдвойне стараться угодить вам. Вытрите-ка слезы и возьмите себя в руки. Поверьте моему опыту, скоро вам все станет ясно.

Оставшуюся часть дня они провели, готовя скромный ужин. После трапезы джентльмены снова удалились наверх для продолжения своих стратегических споров, и Мария помогла Кэт вымыть длинные волосы. Пока они сохли, Кэт учила служанку играть в карты, от чего та пришла в полный восторг, поскольку раньше не была знакома с этой игрой.

— Ты быстро соображаешь, — заметила Кэт.

— А толку-то? Только у благородных есть время на такие пустые развлечения. Это мсье Каль научил вас?

В ответ Кэт сказала правду, хотя и не всю.

— Когда-то моя мать прислуживала одной высокородной леди в Англии.

«Если бы только я могла признаться, насколько высокородной!»

— Там она узнала много интересного и научила меня, — закончила Кэт.

— Я заметила, что вы очень милая и воспитанная, — сказала Мария. — Интересно, откуда у вас это?

— Можно многому научиться, просто наблюдая, — ответила Кэт в надежде, что такого объяснения будет достаточно.

Мария засмеялась.

— Ну да, в надежде, что это сделает тебя богатой.

— Не завидуй богатым, — заметила Кэт. — Они не всегда счастливейшие из людей.

— Хотела бы я убедиться в этом на собственном опыте. — Служанка с победоносным видом раскрыла свои карты. — Можете не сомневаться, я сумела бы доказать, что вы не правы.

Внезапно игру прервал звон колокольчика — это Марсель вызывал служанку. Мария тут же положила карты и заторопилась вверх по лестнице. Спустя несколько мгновений она вернулась и оживленно сообщила:

— Мсье прево нужно отправить сообщение. Одну он не стал бы меня посылать, но сказал, что раз мы вдвоем, ничего с нами не случится. То есть если вы, конечно, захотите составить мне компанию. Дело может подождать до утра, но я не против глотнуть свежего воздуха. Это недалеко.

Пока девушки добирались до места назначения, Кэт все время вспоминала выражение беспокойства, возникшее на лице Гильома, когда она уходила. Странно, но его очевидное волнение за нее было приятно; она почувствовала бы себя обиженной, если бы он со спокойной душой отпустил ее, пусть и ненадолго.

По правде говоря, она почти только и думала, что о нем, с тех пор как они признались друг другу… как бы это правильнее выразиться… в любви?

«Нет, это слишком сильное слово. В преданности? Он предан своему делу больше, чем когда-либо будет предан мне или кому-либо еще», — подумала она.

Нет, нужно подыскать более мягкое слово. «Взаимная привязанность», — решила она, вот что точнее всего описывает то, что существует между ними.

Она все время спрашивала себя, что подумает Алехандро о ее привязанности к Калю. Надо полагать, он в какой-то степени доверял французу, раз вручил Кэт его заботам; однако это в большой степени было актом отчаяния. Со временем, узнав Каля получше, сочтет ли он его храбрым, умным и энергичным, каким она сама видела его? Даже Алехандро должен признать, что для нее вполне естественно привязаться к сильному мужчине, способному позаботиться о ней. И не только естественно, но и разумно.

Сколько времени пройдет, прежде чем страсть возьмет в ней верх над разумом?

Эти мысли так завладели Кэт, что она едва слышала болтовню Марии. Уж слишком стемнело, чтобы глазеть на всякие городские чудеса вокруг; хотя в Париже и царила анархия, он по-прежнему поражал воображение. Да и времени приглядываться не было; совсем скоро они оказались в выложенном булыжником внутреннем дворе, перед массивной деревянной дверью.

— Мы принесли сообщение для вашего господина, — сказала Мария слуге, ответившему на ее стук. Она вручила ему маленький сложенный пергамент. — Ответ просили передать с нами, если можно.

— Пожалуйста, подождите здесь, — ответил слуга.

— Ты не пригласишь нас внутрь? — дерзко спросила Мария.

Этот вопрос, похоже, не вызвал у слуги удовольствия, он тревожно оглянулся. Его явная сдержанность возбудила любопытство Кэт, и она попыталась, стараясь не привлекать к себе внимания, разглядеть внутренность дома за спиной у слуги, пока он препирался с Марией. Хотя смотреть особенно было не на что, поскольку дом в основном утопал во мраке.

«В нынешние времена даже богатые экономят на свечах», — подумала она.

За распахнутой дверью виднелся большой вестибюль, а за ним — несколько других комнат, только в одной из которых мягко мерцал свет. У закрытой двери этой комнаты стояли на страже два охранника; они глядели прямо перед собой, не обращая внимания на посетительниц.

Из этой комнаты не доносилось ни звука; мелькнула мысль, что, может, тот, кто находится там, читает или изучает что-то. Удивительно, но мягкий свет притягивал Кэт, словно мотылька. Мария все еще пыталась убедить слугу впустить их в дом, но безуспешно.

— Думаю, вам лучше подождать здесь, — в конце концов заявил он со странной улыбкой и закрыл за собой дверь.

Глядя на прочные деревянные планки, которые только и оставалось рассматривать, Кэт не могла отделаться от ощущения иронии происходящего: «Я королевская дочь, а какой-то слуга захлопывает перед моим лицом дверь».

Размышления ее, однако, длились недолго, поскольку вскоре дверь снова открылась. Заглянув слуге за спину, Кэт увидела, что в прежде освещенной комнате стало темно и стражники у ее дверей исчезли.

«Так внезапно, — подумала она. — Интересно почему?»

Но конечно, ответа на этот вопрос она не получила. Слуга вручил Марии тот же пергамент.

— Отдайте его мсье Марселю, — сказал он.

— Хорошо. До свидания.

Мария слегка присела и повернулась, чтобы уйти. Кэт чуть-чуть замешкалась, надеясь разглядеть еще что-нибудь внутри, но Мария взяла ее за руку и потянула за собой.

Сквозь свое частично заколоченное деревянными планками окно Алехандро смотрел на улицу, пристально вглядываясь в бархатную парижскую ночь и надеясь еще раз увидеть посетителей, которые стали причиной того, что его с такой поспешностью отвели наверх. Он разговаривал сам с собой вслух, чтобы не отвыкнуть вообще говорить, и нимало не волновался, что подумают по этому поводу охранники.

«Подумаешь! Они и так презирают меня за то, что я еврей; ну а теперь сочтут еще и сумасшедшим».

— Завтра, — сказал Алехандро, — он собирается представить меня своим гостям, а сегодня не хочет, чтобы я попался на глаза этим незнакомцам. Странно.