В частности, он писал: «…Я попросил его (министра иностранных дел Великобритании Э. Бевина. — Прим. авт.), чтобы он предпринял шаги с целью включения Германии в Западный союз, а впоследствии — в организацию Североатлантического пакта. Я указал ему, что государства — члены Западного союза не имеют ни достаточного количества людей, ни резервов, чтобы выставить соответствующие вооруженные силы…а мы должны располагать мощными силами; без Германии у нас не было бы надежды их получить»[131].

Так, Великобритания и США в очередной раз выпустили Германию из политико-военного подполья и принялись накачивать силовую мускулатуру. Еще не успели высохнуть чернила под пактом о создании НАТО, как на 5-й сессии этой организации, проходившей 16–18 сентября 1950 г. в Нью-Йорке, США официально обратились к остальным участникам альянса с предложением о ремилитаризации Германии в «интересах ее вклада в оборону Европы».

По предложению американской стороны — госсекретаря Д. Ачесона, при «известных ограничениях и гарантиях» Германии позволялось создать собственные вооруженные формирования «числом около 10-ти и по штату не более дивизии, с их включением в состав союзного командования». Под «известными ограничениями» Д. Ачесон имел в виду запрет на свой Генштаб и на производство собственных вооружений.

Подобное усиление Германии, пусть и в усеченном виде, вызвало во Франции, Бельгии и ряде других стран Западной Европы вполне оправданные опасения о возрождении старой — новой угрозы. Общественность этих государств и ряд политиков, таких как генерал Ш. де Голль активно выступили против предложений Д. Ачесона. Но под давлением американской стороной, усиленно эксплуатировавшей советскую военную угрозу, противники военного укрепления ФРГ вынуждены были пойти на компромисс.

На очередной (8-й) сессии НАТО 23–26 ноября 1951 г. предполагалось создание «европейской армии» в составе 43-х дивизий, в том числе и 12-ти германских. Но вновь из— за позиции Франции, противившейся военному усилению Германии, выполнение этого решения затянулось на 4 года. И только 5 мая 1955 г. на 16-й сессии НАТО она стала ее 15-м членом. Спустя десять лет после поражения в войне, Германия получила право на формирование собственной армии в составе уже не 10, а 12 моторизованных и танковых дивизий, а также авиацию числом 1 350 самолетов.

В то время как США и их союзники по НАТО предпринимали настойчивые действия по возрождению экономической и военной мощи Германии, СССР пытался отстаивать дух и букву Ялтинский и Потсдамских соглашений. 10 марта 1952 г. советская сторона выступила с конструктивной инициативой — проектом Основ мирного договора с Германией. Он, в частности, предусматривал: вывод с ее территории всех Вооруженных Сил оккупационных стран и ликвидацию их баз. При этом объединенной Германии предоставлялось право иметь ограниченные силы самообороны, с условием ее отказа от участия в любых военных союзах и коалициях и сохранение страны в качестве единого политического и экономического пространства.

Инициатива Москвы не получила поддержки ни в Вашингтоне, ни в Лондоне, ни в Париже. Более того, там взяли курс на прямую конфронтацию с СССР. Первым и весьма опасным ее проявлением стал т. н. берлинской кризис 1953 г. Спустя всего 8 лет после победы над фашизмом «скелет в шкафу» приоткрыл дверцу и сделал первый шаг. В те годы им двигал не дух неонацизма, а естественное чувство насильно разделенной нации.

В июне 1953 г., спустя три месяца после смерти Сталина, его бывшие союзники по антигитлеровской коалиции отважились испытать на прочность созданную им гигантскую империю и проверить твердость политической воли пришедших ему на смену советских вождей. Удар был нанесен по самому чувствительному месту — ГДР — этой «рекламной витрине» социалистической системы, призванной продемонстрировать миру ее преимущества перед капитализмом.

Советский блок, казавшийся несокрушимым монолитом, дал первую трещину. Власть правящей партии ГДР — СЕПГ — на поверку оказалась эфемерной. Ее руководство, самонадеянно опираясь на устрашающую мощь советских армий и колоссальную экономическую помощь со стороны СССР, властвовало, но не правило. Оно слепо насаждало на немецкой земле сталинскую экономическую модель и коммунистическую идеологию, что в итоге привело к массовому росту недовольства населения.

В ту запоздалую, но бурную весну 1953 г., казалось, ничто не предвещало такого хода событий. 28 мая правительство ГДР приняло очередное дежурное постановление «О повышении норм выработки строительным рабочим на 10 %». Для большинства партийных функционеров оно явилось рядовой мерой в реализации т. н. нового курса, провозглашенного СЕПГ. Курса, который среди строителей вызвал недовольство и глухой ропот. Взамен пресловутых 10 % рабочие ничего не получили, и, как результат, на ряде строек прошли стихийные митинги. Власть оставила их без внимания, и тогда одна из бригад каменщиков, занятая на строительстве блока «Г» в районе Сталиналле, объявила 24-часовую «итальянскую забастовку». Рабочие выдвинули всего одно требование: «об отмене произвольного повышения производственных норм».

Через два дня, 13 июня недовольство приобрело более организованный и масштабный характер. Его поддержали лидеры профсоюза строителей. В тот день они организовали для рабочих, возводивших больницу на Фридрихсхайне, коллективную прогулку на пароходе, к ним присоединились представители ряда других столичных строек. Короткий митинг быстро перерос в собрание и завершился принятием решения о проведении совместного выступления профсоюза и стачкома. На нем обсуждался всего один вопрос, связанный с повышением производственных норм.

Но и на этот раз руководство городского комитета СЕПГ никак не отреагировало на сигналы, поступающие от рядовых партийцев. Оно продолжало ориентировать своих функционеров и руководителей строек на «проведение в жизнь правительственного постановления». В МГБ ГДР так же недооценили всей серьезности положения и, будучи лишь послушным орудием в руках правящей верхушки СЕПГ, в отсутствие команды из ЦК, заняли выжидательную позицию.

Более остро сложившуюся ситуацию оценили в советских спецслужбах, действовавших на территории ГДР. За несколько дней до начала «берлинского» кризиса Уполномоченный МВД СССР в Германии полковник И. Фадейкин с тревогой докладывал первому заместителю Председателя Совета министров СССР, министру внутренних дел СССР Л. Берии:

«Волнения рабочих в демократическом секторе Берлина начались еще 11–12 июня с.г. Рабочие строительных объектов собирались группами, обсуждая создавшееся положение в связи с «изменением политического курса» Правительства ГДР.

Руководство горкома СЕПГ не реагировало на поступающие сигналы о недовольстве рабочих и продолжало ориентировать руководство строек и партийных функционеров на «проведение в жизнь повышенных норм».

В то время как огромный партийный аппарат СЕПГ благодушествовал, в западных секторах Берлина не дремали. Воспользовавшись моментом, НТС, «Группа борьбы против бесчеловечности», «Восточное бюро», «Союз немецкой молодежи» и другие антисоветские организации, за спинами которых стояли спецслужбы США, Великобритании и Западной Германии, развили бурную деятельность. Их функционеры и агентура, а также группы «активистов», костяк которых составляли бывшие военнослужащие СС и гитлеровских спецслужб, распространяли среди населения ГДР листовки и слухи антиправительственного содержания. Позднее, 16 и 17 июня они сеяли панику, подстрекали демонстрантов к массовым беспорядкам, во главе штурмовых отрядов приступом брали центры власти: здания СЕПГ, МГБ, полицейские участки и тюрьмы.