— Защищать его бесполезно, пора из него бежать.

— И бросить уцелевших?

— Если они уцелели, то ненадолго. А мы пока навестим потайной покой.

Хамуди собирался забрать с собой сокровища Апопи, и в первую очередь красную корону Нижнего Египта, но обломки стены преградили ему путь.

Тогда он принял другое решение и подозвал к себе главного телохранителя, киприота с большими усами.

— Я буду оборонять северную часть крепости, — сказал Хамуди. — Ты соберешь уцелевших и будешь сражаться в южной части. Египтяне пока еще не победили. Если мы отразим их первую атаку, второй не будет.

Завязались кровавые рукопашные бои. Полные решимости не сдаваться, гиксосы затаивались в уцелевших уголках крепости и устраивали для египтян западни и ловушки.

Час шел за часом, Яххотеп поддерживала своих ратников, вселяя в них мужество и надежду. Чудо произошло, но до победы было еще очень и очень далеко.

— Госпожа! Фараон! — воскликнул градоправитель Эмхеб.

Как отрадно было услышать шум приближающихся колесниц!

Боги хотели, чтобы от камней и ветра пострадали хананеи и азиаты, а египтяне остались живыми и невредимыми. В надежде, что гнев неба и земли обрушил крепость Авариса, Яхмос направился к вражеской столице.

Он был счастлив, увидев устрашающие руины, и от души возблагодарил богов за помощь. Взяв под свое начало египетское войско, он сумел одолеть отряды защитников крепости, не слишком многочисленные, но оказывающие упорное сопротивление.

Египтяне пока не завладели только тронным залом, находившимся в наименее пострадавшей части крепости. Но вот фараон переступил его порог. Яхмос не заметил усатого киприота, который уже встал позади него и занес топор. Однако, прежде чем он опустил его, стрела Яхмеса, сына Абаны, вонзилась в его затылок, и главный телохранитель Хамуди повалился на пол.

Яхмес, сын Абаны, вновь удостоился золотой награды за доблесть и подучил трех пленниц, которые в будущем станут служанками в его доме. На памятной стеле, перечисляющей трофеи, он прочитал иероглифы, написанные хранителем царской печати Неши: «Спасший жизнь фараону Яхмосу наконечник стрелы, привезенный из побежденного Авариса».

На восемнадцатом году царствования фараона Яхмоса, сына Яххотеп, столица царства гиксосов перестала существовать.

Множество голубей понесли радостную весть на юг, в Фивы. Посланцы фараона отправилось по городам Дельты, где росло сопротивление захватчикам.

— Никаких следов Хамуди, — доложил градоправитель Эмхеб.

— Уверен, что трус сбежал, — презрительно бросил Хонсухотеп.

— Пока правитель гиксосов жив, нам не увидеть конца войны, — заявил фараон Яхмос. — У Хамуди в руках могучее войско, и он будет мечтать только об одном: вернуть обратно свои владения.

— Его войско очень скоро узнает, что Аварис пал, — заговорила Яххотеп. — И позабыть об этом они не смогут. Нам нужно как можно скорее освободить все города Дельты и набрать новых воинов. Но сначала выполним волю предков. Я уверена, что красная корона спрятана где-то в крепости. Если понадобится, мы разберем ее камень за камнем.

Посланные на поиски Хамуди воины разошлись в разные стороны. Взволнованный Афганец подошел к фараону и царице.

— Госпожа, господин, прошу вас, пойдемте со мной…

Он привел их в небольшой сад. Упавшие со стен камни разбили дорожки, сломали деревья. За первой аркой, увитой плющом, стояло множество огромных кувшинов.

— Я приподнимал крышки, — сказал Афганец, — там задушенные младенцы.

Сотни других кувшинов стояли за второй аркой.

Хамуди во время осады избавлялся от лишних ртов…

— А там перед рощей тамариска лежит мертвец, рассеченный надвое, — сообщил подошедший Усач.

— Значит, это и есть лабиринт! — воскликнула царица. Она не сомневалась, что владыка тьмы мечтал расправиться с ней именно в этой кровавой западне, столь приятной и невинной на вид. — Сожгите его, и немедленно.

Поблизости раздалось жалобное мычание. Эмхеб обнаружил за загородкой дикого быка. Вход к нему был завален камнями и кирпичом.

— Освободите его, — распорядилась Яххотеп.

— Имейте в виду, он опасен, — предупредил флотоводец.

— Бык олицетворяет могущество фараона. Апопи своими чарами превратил его в убийцу. Но мы вновь вернем его в царство Маат.

Как только проход к воротам расчистили, возле них встали копейщики и лучники, целясь в быка, который не сводил глаз с царицы.

— Не двигайтесь, госпожа, — умолял ее градоправитель Эмхеб. — Он проткнет вас насквозь одним движением рогов.

Мощный зверь рыл копытом землю.

— Успокойся, — попросила его Яххотеп. — Никто больше не заставит тебя убивать. Позволь мне предложить тебе мир.

Бык приготовился броситься вперед.

— Опустите луки и копья, — приказала царица.

— Вы совершаете безумие, — воспротивился Хонсухотеп.

Быстро и ловко царица приложила Око Ра ко лбу быка, тот успокоился, взгляд его стал ласковым и благодарным.

— Вот теперь ты и в самом деле свободен, — сказала Яххотеп. — Дайте ему пройти.

Бык неторопливо покинул пределы крепости и направился в сторону болот.

— В крепости еще есть гиксосы, — предупредил хранитель царской печати Неши. — Наш пехотинец получил серьезную рану возле тронного зала.

Афганец и Усач были первыми, кто с кинжалами в руках влетел в тронный зал. Из глубины его вырвалось пламя и опалило руку Афганца.

— Здесь тоже действует заклятие! — вскричал Усач.

— Око Ра сейчас снимет его, — пообещала царица.

Она вошла следом за своими воинами и направила жезл с сердоликом в сторону вырывающегося пламени.

Камни пощадили головы грифонов, и они готовы были сжечь каждого, кто приближался к трону.

Под защитой Ока Ра Яххотеп подошла к ним и завязала им глаза. Потом Эмхеб замазал их гипсом. Ослепшие грифоны никого больше не сожгут огненным взглядом.

— Разломайте трон на тысячу кусков, — распорядилась царица, — и всем уцелевшим статуям заткните нос. Апопи наверняка заколдовал их, они умеют отравлять воздух.

— Госпожа, — объявил Неши, — мы нашли потайной покой.

Боясь посмертного заклятия Апопи, Яххотеп приказала открывать дверь при помощи очистительного огня. Железные засовы расплавились, и дверь со скрипом отворилась.

В тайном покое лежала красная корона Нижнего Египта.

Заключенного 1790 томило беспокойство. Вот уже месяц на каторгу не приводили новых осужденных.

Люди вокруг него продолжали умирать. Теперь его официально назначали могильщиком, и за это дополнительно кормили. Стража привыкла к изможденному скелету, удивляясь всякий раз, что жизнь в нем еще теплится. Несмотря ни на что, Голенастый был жив и даже брался чинить сандалии надсмотрщикам, потому что его работящие руки не привыкли к праздности.