Медленно покачав головой, он сдернул покрывало.

Лицо Меруити вдруг переменилось – порозовели щеки, снова взметнулись и опустились ресницы, пригасив сияние глаз, а кончики бровей будто вспорхнули к вискам, напомнив о распростертых птичьих крыльях. Она молчала; звездное небо заглядывало в окна тысячей мерцающих зрачков, невидимый вселенский маятник отсчитывал минуты, а две женщины взирали друг на друга в счастливом изумлении. Неужели я такая?.. – читалось в глазах Меруити. Да, – чуть заметно улыбалось ей каменное изваяние, – да, это ты, это твоя сущность, увиденная неравнодушным взором и воплощенная во мне искусными руками и любящим сердцем. Не твое величие, не твой ум, не твердость, не благородство и даже не красота, но все это вместе, соединенное в твоей душе, в твоих чертах, – то, что отличает тебя от прочих женщин, делает неповторимой и желанной... Ты хотела понять, кто стоял за спиной художника, какой из богов ему ворожил? Что ж, смотри! Теперь ты знаешь!

Царица повернулась к молельне, где, за голубой завесой, сияла улыбка Хатор. Потом губы ее дрогнули:

– Ты... ты великий мастер, ваятель Сенмен... мастер, каких не знали даже во времена Снофру и Хуфу... Правда ли, что ты прозреваешь будущее? Не ведаю, хотя надеюсь, что все твои пророчества исполнятся... Но настоящее ты видишь! Видишь тайное и скрытое от глаз... – Голос ее окреп, набрал силу, и властные нотки зазвенели в нем: – Хвалю твои глаза и руки! Ты будешь...

– ...награжден и возвеличен, – закончил Семен. – На этот раз не откажусь от награды, моя госпожа. Какой она будет?

“О, золотая Хатор, владычица небес и сердец человеческих! – звучало у него в ушах. – Ты, кто ведет мужчину к женщине и женщину к мужчине! Ты, питающая нас соками любви! Направь и подскажи, богиня!”

Будто повинуясь его мыслям, Меруити откинула голубоватую кисею, приблизилась к статуе Хатор, но не склонилась перед ней в молитве, а что-то повернула у подножия. Семен снова услышал негромкий протяжный скрип, словно два полированных камня скользили один по другому, жалуясь, что их заставляют двигаться, тогда как им, камням, положено лежать или стоять. Затем звуки стихли, и женская рука поманила его в молельню:

– Подойди ко мне, ваятель, и ты увидишь свою награду.

“Я уже вижу ее”, – подумал Семен, но, как приказали, пересек комнату в пять шагов, пригнулся, проходя под невысокой аркой, и ступил в молельню. Это помещение было вытянутым, как пенал писца; алтарь – напротив входа, слева от него – окно, а вдоль длинных стен стояли покрытые львиными шкурами ложа и серебряные светильники в человеческий рост, изображавшие пальмы. От горевших в них свечей тянуло приятным запахом ладана.

– Смотри!

Взгляд Меруити устремился в торец комнаты, где, за сдвинувшейся стеной, было еще одно помещение, совсем небольшое и уставленное сундуками с откинутыми крышками. В них, переливаясь всеми цветами радуги, громоздились серьги, подвески и ожерелья, перстни, браслеты и диадемы, заколки, броши и нагрудные пластины; алый блеск рубинов соседствовал с изумрудной зеленью, голубизна бирюзы скромно тускнела в синем победном сиянии сапфиров, горел золотистым пламенем цитрин, таинственно мерцали аметисты, пестрели халцедон и яшма, струился серебристый свет опалов... В других сундуках, побольше размером, хранились чаши, кубки и кувшины, подносы и драгоценные сосуды для благовоний из серебра, азема и белого, желтого, зеленого и розового золота, в третьих блестели груды колец и слитков, серебряных и золотых, в четвертых – дорогое оружие, железные клинки, отделанные золотом секиры, шлемы, усыпанные самоцветами, жезлы и посохи со вставками из малахита и лазурита, с навершиями из слоновой кости и благородных металлов... Тайная сокровищница! Казна фараонов, а в ней – неимоверные богатства, чей вес нельзя измерить ни в кедетах, ни в дебенах, а только в тоннах!

От изумления лоб Семена пошел морщинами.

– Выбери что хочешь, – сказала Меруити, пристально глядя на него. – Выбери и возьми столько, сколько унесешь. Ты могуч, ваятель Сенмен... Может быть, поднимешь ларец с кольцами золота? Донесешь до статуи Хатор, и он – твой!

Помрачнев, Семен передернул плечами:

– Смеешься, госпожа?

– Нет, не смеюсь. Стряхни пыль с ресниц, ваятель, и смотри! Здесь, в тайной кладовой, богатства отца моего, великого Джехутимесу... сокровища, каким нет равных в странах юга и севера, каких не видели ни в Джахи, ни в Хару, ни в Митанни... От их созерцания у всякого затмится разум! Тут драгоценные камни шести цветов, тут золото, азем и серебро, небесное железо и...

– Прах пустыни! – пробормотал Семен и добавил на русском: – Хлам, моя красавица, всего лишь хлам. Этим хламом ты не отделаешься, чтоб мне жить на одну зарплату!

Ее глаза сияли и смеялись.

– Что ты сказал, ваятель?

– Сказал, что мне не нужны побрякушки. Твой великий отец может не тревожиться в полях Иалу – я не коснусь его сокровищ!

Он шагнул к ней. Меруити отступила – то ли случайно, то ли намеренно, к ложу, покрытому львиной шкурой. Хороший признак, подумал Семен, протягивая к ней руки.

– Какой же ты хочешь награды? – прошептала она. Ее зрачки потемнели, губы раскрылись, будто в ожидании поцелуя, соски под тонкой тканью напряглись; она была сейчас как молодая пальма, ждущая прохладных струй воды.

– Меруити... Меруити... – шептал Семен в блаженном забытьи, касаясь ее тела. Он видел, как вдруг расширились ее глаза, чувствовал, как трепещут мышцы под тонким полотном, как тепла и нежна ее кожа, как ее бедро касается его бедра. Она откинулась назад, но не пыталась ни крикнуть, ни вырваться из рук, словно лань, смирившаяся с пленом. Ладони Семена скользнули по гибкому стану женщины, поднялись к лопаткам, коснулись лент, державших платье на плечах. Оно было полупрозрачным и невесомым, подобным тающей в воздухе дымке.

Его губы прижались к губам Меруити. Чуть слышно застонав, она оттолкнула Семена; рот ее округлился в изумлении.

– Что ты делаешь, ваятель?

– Это... это... – Он смолк, вспоминая, что роме не ведают поцелуев любви; в Та-Кем целовали прах у ног господина, касались губами амулетов и изваяний богов, и это считалось знаком почтения. Интимная ласка была иной – жест нежности, древний, как сама природа, и, вероятно, существовавший с той поры, когда человек еще не назывался человеком.

Семен осторожно прикоснулся носом к изящному носику Меруити. Почти что пытка – не целовать ее, а выразить так свою любовь – но что поделаешь? Многих вещей, простых и естественных в будущем или в других краях, в этой стране не знали; тут не было купцов и денег, весны и лета, осени и зимы, не было туч и дождей, лимонов и яблок, и не было поцелуев. Но что такое любовь, здесь понимали.

О золотая Хатор, владычица небес и сердец человеческих!

Пальцы Меруити сомкнулись на шее Семена, нежно поглаживали завитки волос, щека приникла к его щеке, запах ее тела кружил голову. Ее лоно и груди напряглись; ощущая их жар, упругость и упоительную тяжесть, он снова начал искать ее губы.