— Генрих, искусственное дыхание! — резко бросил я и, убедившись, что он все делает правильно, сам принялся за прямой массаж сердца. Прервавшись на несколько секунд, я решил проверить результаты наших усилий с помощью стетоскопа. И услышал то, о чем так молился про себя, — тихие, едва различимые на слух толчки сердцебиения! Сердце снова заработало.

— Мюллер, поднеси зеркало к его губам, — приказал я.

Стекло вначале было чистым, но меньше чем через минуту вначале слегка затуманилось, а потом запотело целиком. Земмельмайер снова начал дышать. Его грудная клетка вначале потихоньку, а затем все энергичнее вздымалась и опадала, вздымалась и опадала — в такт его первым вдохам-выдохам в этой новой жизни после смерти. В качестве дополнительного стимулятора я ввел ему в вену «Лоболин», и дыхание стало заметно глубже и ритмичнее.

Примерно через пять минут Земмельмайер медленно приоткрыл глаза и постепенно сфокусировал взгляд на окружавшей его обстановке, как будто плавно и отнюдь не сразу возвращался к нам очень, очень издалека…

— Где я? — неуверенно спросил он, медленно, одно за другим, обводя взглядом все три наши лица. — Торговцы пилюлями. Клистирные трубки! Значит, я, наверное, ранен. Странно. Это, черт побери, даже как-то забавно.

Мюллер и Генрих рассмеялись.

В довершение — для того, чтобы восполнить значительную потерю крови и поддержать работу сердца, — мы сделали Земмельмайеру переливание 300 миллилитров заменителя крови «Перистон», а затем наконец занялись другими ранеными. К тому времени, как мы закончили с ними, Земмельмайер — как ни удивительно — оправился уже в достаточной степени для того, чтобы быть отправленным вместе с четырьмя другими тяжело раненными в тыловой госпиталь.

Бой в соседней деревне все еще продолжался, и санитарные машины нужны были там в самую первую очередь — поэтому я решил отправить пять своих тяжелых случаев в тыл колонной из пяти конных повозок. Раненые были тепло укутаны в дорогу шерстяными одеялами и уложены на толстые мягкие соломенные подстилки.

Земмельмайер совсем уже почти ожил и позвал других кухонных буйволов, которые собрались у повозки, чтобы проводить его.

— Так не забудьте же, суп я уже посолил! — в который уже раз крикнул он им из уже двинувшейся повозки.

Генрих, проникшийся благоговейным ужасом, все никак не мог оторвать округленных глаз от этого живучего великана из Кельна.

— Вернувшийся из царства мертвых!.. — тоже уже в который раз зачарованно бормотал он себе под нос.

Повалил снег. Земля была уже достаточно промерзшей и твердой, снег постепенно покрывал ее все больше и больше и, можно сказать, почти на глазах укутал все окрестности пушистой белой мантией. В течение одного дня мы впервые встретились сразу с двумя главными видами оружия, которыми должны были действовать против нас в ходе русской кампании, — с «Т-34» и с «Генералом Зима». По нашему тогдашнему разумению, «Т-34» представлял для нас гораздо большую угрозу; но не прошло и нескольких недель, как мы в корне пересмотрели это наше мнение.

Моя маленькая колонна из пяти конных повозок, каждой из которых правил русский кучер, решительно тронулась в путь прямо по свежевыпавшему снегу. Кроме пятерых санитаров-носильщиков с ней отправились Кунцль и, за старшего, унтер-офицер Тульпин. Маленький Мориц Мюллера бодро вышагивал во главе этой вереницы, а Макс со своей повозкой замыкал ее. Макса, однако, не устраивало быть разлученным со своим другом Морицем, вместе с которым они прошли по России уже более чем полторы тысячи километров, и кучеру Макса приходилось постоянно сдерживать его. Тульпину я велел после доставки наших раненых в госпиталь заехать на обратном пути вместе с повозками в соседнюю деревню и предложить соседнему батальону нашу помощь в транспортировке их раненых. Я предоставил Тульпину действовать по обстоятельствам, но предупредил его, чтобы он не подвергал колонну излишнему риску. Такое важное «назначение» польстило самолюбивой натуре Тульпина, и он не без гордости и удовольствия ответил мне на него: «Jawohl, герр ассистензарцт!» Я прикинул в уме, что к тому времени, когда Тульпин доберется до той деревни, бой там уже закончится и медицинская служба соседнего батальона будет как раз очень остро нуждаться во вспомогательном транспорте.

Я очень гордился своей отважной маленькой колонной и с умилением наблюдал, как они удаляются от нас по деревянному мосту через реку, вьющуюся, подобно длинной темной артерии, по заснеженному ландшафту. Столь мобильного, автономного и надежного транспортного отряда, как мои пять повозок, сказал я тогда самому себе, не имел больше ни один врач во всей дивизии. Они делали меня независимым от санитарных машин и избавляли от необходимости упрашивать выделить мне какой-нибудь транспорт, когда не было ни одной свободной санитарной машины. Я вернулся на перевязочный пункт. Мюллер и Генрих приводили его в порядок, смывая кровь с пола. Мюллер выглядел очень удрученным.

— В чем дело? — спросил я его.

— Все в порядке, герр ассистензарцт.

— И все же что-то не так, — продолжал настаивать я.

— Мюллер беспокоится за нашу колонну, — ответил за него Генрих. — Особенно за Макса и Морица. Он боится, герр ассистензарцт, что унтер-офицер Тульпин может не уберечь их — он слишком много рискует, да и относится к лошадям совсем не так, как мы.

— Они могут запросто сломать ногу на каком-нибудь из этих расшатанных рахитичных мостов, или их могут просто украсть! — не выдержав, взорвался наконец и Мюллер.

— Но ведь все то же самое могло бы случиться, даже если бы с ними был кто-нибудь из нас, — попытался успокоить его я.

— Co мной бы не случилось, — как-то очень убедительно возразил Мюллер. — А кроме того, герр ассистензарцт ведь знает, что в каждой части лошади в дефиците. За ними охотятся даже кухонные буйволы — и воруют их как заправские конокрады. Для их котлов любое мясо сойдет.

— Но ведь, Мюллер, раненые — прежде всего, а Тульпин — достаточно хорошо подготовленный унтер-офицер, разве не так?

— Jawohl, герр ассистензарцт, — только и оставалось, что ответить бедному Мюллеру.

Было бы вряд ли уместным говорить тогда Мюллеру, что я приказал Тульпину еще и оказать товарищескую помощь соседнему батальону.

Уже ближе к вечеру зазвонил телефон. Из штаба полка запрашивали информацию по нашему сектору и сообщили о том, что пять «Т-34» прорвались неповрежденными через наши оборонительные линии и благополучно догнали другие части красных; еще двух монстров мы все-таки одолели. Нам предписывалось пребывать всю ночь в боевой готовности.

Чтобы чем-нибудь заполнить тягостное ожидание, я решил навестить Кагенека. Как я и думал, я сразу же нашел его вместе с несколькими его людьми на его ротном посту боевого управления. Все уютно восседали вокруг огромной растопленной русской печи.

— Прямо как зажиточные русские крестьяне, — прокомментировал я эту компанию, стряхивая снег с ботинок.

— Заходи, заходи! Выпей с нами чаю! — весело отозвался Кагенек. — Я тебе вот что скажу: я обнаружил единственно правильный способ заваривать чай — с помощью самовара. Вообще, Россия, должно быть, прекрасная страна — в мирное время! Тройки, бубенцы, поющий самовар и добрая чарка водки… — драматически вздохнул он, подавая мне полную кружку дымящегося чая.