— Не знаю. Что там в письме?

— Ну я библиотекарь, что ли? Не положено чужие смотреть.

— Верный! Верный, иди сюда! Верный, ко мне, мой хороший! — пёс подбежал к Кате, и она пристегнула его. — Давайте вы мне сами занесёте. У вас вид пугающий.

— Катя! — Степан Фёдорович забегал по кругу. — Стыдоба! Стыдно! Очень стыдно! Я тебе мальчик, что ли, какой-нибудь? Я человек глубоко религиозный! Я по пять дней в неделю на мусульманском кладбище бываю! Я в такси иной раз сажусь и командую: «В церковь! И поднажми!» Шестьдесят два! Шестьдесят два с половиной даже! Во! Столько процентов времени я думаю о Боге!

— Степан Фёдорович, вы чудите, — Катя, насторожившись, повела Верного к дому. Домрачёв поплёлся за ней.

— Тебе вообще должно быть гадко от самой себя! Ты же не гадюка, правильно? А идёшь гадишь! Не надо тебе гадить! Ни в свою, ни в мою душу. Посмотри на меня! — он остановил девушку и уставился в её глаза. Верный забегал вокруг них и обмотал пару поводком. — Кошки знаешь, чем хороши? Они-то на ковёр гадят, а люди — в душу. Я могу выглядеть чудно, не спорю! Но ты думаешь, что я себя таким же чудаком ощущаю? Да надо мной все смеются! — заскулил он. — Я просто так выгляжу! И все на меня поэтому так смотрят. Но я-то не такой! Тебе-то дано это понять! У тебя же такой живой взгляд. Умный! А вешаешь на меня ярлыки зачем-то. Знаешь, как это неприятно? Меня либо всерьёз не воспринимают и хохочут, либо опасаются! Я даже в родной семье не могу себя удобно чувствовать. Все со снисхождением ко мне, с пренебрежением даже! Счастлив ли я, спрашиваешь? Счастлив? Нет! Как тебе? Хороший ответ? Ничего?

Катя хотела пойти дальше, но, увидев в глазах Домрачёва искреннюю душевную боль, не смогла оставить его.

— Почему вы несчастны, Степан Фёдорович?

— Потому что никто не может меня увидеть! Кожа нужна прозрачная! Не выдумали ещё такой, не знаешь? А я либо весь прозрачный, прямо с кишками, либо из обычной кожи сделан. Содрать её с меня надо, чтоб все увидели! Святой Варфоломей за свою веру без кожи остался, и я останусь! Чтобы меня все увидели живым! А то смотрят как на мартышку! Ключик мне в задницу засовывают и крутят! Крутят! Завести пытаются. А чего меня заводить-то? Я же не железный, ёлки-палки! Один только человек был, который видел меня, и тот умер. А ты на этого человека, Катенька, похожа. Такая же сама. Не уберёг я её! Не сдюжил! Будто вместе с нею и меня положили во гроб — как раз места навалом. А хожу тут только, как призрак, и упокоиться не могу. Почему упокоиться не могу? Потому что вижу тебя! Такую же, как она! И хочу тебя спасти. И только я предлагаю тебе это спасение, только протягиваю руку, ты меня по этой руке бьёшь! Зачем? Ни себе хорошо не делаешь, ни мне успокоиться не даёшь!

Убедил.

Доро́гой Степан Фёдорович переживал, что письма никакого нет — сжёг ведь. Но вдруг вспомнил, что оно и не нужно. До самого дома бедный Домрачёв, гордящийся своей идеей, мучился от подступающих приступов смеха и икал.

У Бухаровского участка стоял Дима. Вчера он узнал, что Катя решила выйти замуж за Егора. Двенадцать часов он готовился прийти к ней и поговорить, перебирал в голове все за и против, и в конце концов первые перевесили вторые. Но теперь, подойдя к участку Бухаровых, он робел и всё не решался нажать на кнопку звонка на заборе. Он уже хотел уйти, как увидел Домрачёва и рядом с ним Катю, держащую Верного за поводок.

— Привет, Дим, ты чего здесь? — обратилась к нему Катя.

— Да мама спрашивает за банку огурцов.

— Ну заходи, не стой, — сказала она, открыла калитку и крикнула: — Ма-а-ам! Я сейчас приду! Димка зайдёт! — Когда?! — крикнула Нина.

— Он здесь, мам! — ответила Катя и, подталкивая Диму к дому, забубнила: — Заходи, заходи, заходи.

Он зашёл, а она пристегнула Верного к цепи и пошла с Домрачёвым в дом дяди Жоры.

Домрачёв, размахивая руками, зашёл первым. Когда Катя вошла, он закрыл за ней дверь. Ей хотелось поскорее забрать письмо, уйти и больше никогда не видеть этого человека, потому что, несмотря на сочувствие, она побаивалась его и ей было очень неуютно находиться с ним в одном доме.

— Ну, где оно?

— Кто?

— Письмо, Степан Фёдорович.

— Ах, письмо… Тебе которое?

— Письмо от дяди Жоры, — занервничала Катя.

— От дяди Жоры… — он тоже заволновался.

«Где теперь его искать?» — подумал Степан.

— Сейчас поищем, — сказал Домрачёв Кате и полез в печь.

— Степан Фёдорович, прекратите шутить, пожалуйста. У вас очень плохо получается.

Он согнулся в три погибели и начал возиться голыми руками в печи.

— Да какие шутки, Кать? — прокряхтел Домрачёв.

— Ну вы же себе все руки замараете. Будете ходить, как шахтёр.

— Замараете… Гарум, говорят, углём очищали, чтоб без гадости всякой…

— Что за гарум?

— А ты не пробовала?

— Нет, что это?

— Это знать надо! — крикнул он, поднялся, взял в руки кочергу и повернулся к девушке. — Пикнешь — зашибу.

Катя проглотила слюну и засеменила к выходу.

— Стоять! К ноге! — крикнул Домрачёв.

— Степан Фёдорович, ну вы чего устраиваете? — дрожащим голосом залепетала Катя.

— Нет, это вы чего устраиваете?! Где мои деньги?! Мне гарум купить надо! — закричал он и засмеялся.

— Вы же их сами вчера порвали, — не понимала Катя. Она тоже нервно засмеялась, ещё не в полной мере осознавая опасность.

— Дурочку не включай, пожалуйста. И из меня дурака не делай. Я полвека дураком по будильнику!.. Дайте-ка теперь вздремнуть! Мне просто нужны мои монеты и ключи. Сдались мне твоя жизнь, твоё богатство, — сказал он и захихикал.

— Какие монеты, Степан Фёдорович? — сказала Катя. По её щекам покатились слёзы.

— Царские, золотые. С мордой и буквами! Какие ещё? — серьёзно спросил Домрачёв.

— Ну вы чего, шутите, что ли? Мне такие шутки не нравятся. Давайте мне письмо, и я пойду, — ответила она и, поняв, что Домрачёв не собирается ничего отдавать, кинулась к выходу.

Степан схватил её за локоть и поволок за собой. Она брыкалась, билась, кусалась, и тогда он ударил её по голове загнутым углом кочерги. Девушка села на пол и стала смотреть на своего мучителя мокрыми, непонимающими, испуганными, но непокорными глазами.

— Я с тобой шутить не собираюсь. Мне просто нужны мои деньги. Отдай ― и будешь жить, — сурово говорил Домрачёв. — Богатеть! Я вас, кошатники, обогащу! Будете у меня на орбите летать, интернет делать будете! Где деньги?

— Да вы с ума сошли! Какие деньги?! — кричала заплаканная девушка.

— Молчи, молчи! Не хочешь по-хорошему. Значит, будем по-плохому. Как бы это тебя так…