Я так устал, что спорить или просить для себя более подходящие к моим габаритам апартаменты просто не имел сил. Поэтому, удовлетворенно кивнув, я промычал что-то благодарственное.

Многоликий, видимо, оценив мое состояние, негромко бросил:

– Спокойной ночи, – и двинулся к выходу. Навт, догадавшись, что на сегодня никаких распоряжений от меня ожидать не приходится, проследовал за Многоликим, аккуратно притворив за собой дверь.

По толстому, пружинящему ковру, теряя по пути детали своего обмундирования, я двинулся в сторону гигантского ложа и, одолев этот последний отрезок своего долгого пути, рухнул на него, уже в полете проваливаясь в сон.

Добро и зло – два лика бытия,

Не разорвать два этих «я» и «я»…

(Якобы китайская поэзия, якобы эпохи Мин.)

На следующее утро меня разбудил шум за дверью. Кто-то, по всей видимости, пытался войти в мою опочивальню, и Навт, охраняя мой сон, стоял насмерть. Во всяком случае, грохот стоял такой, что поневоле казалось, будто кто-то расстается с жизнью. Я поспешно вскочил с кровати, благо лежал на краю, быстро натянул свою одежку и, распахнув дверь, уперся в широкую спину своего адъютанта. Тот, услышав, что дверь распахнулась, сделал шаг в сторону, и я столкнулся нос к носу с разъяренным шестиликим Галлом.

– Ты, может быть, и великий колдун, – с ходу завопил он, – но у меня прямое распоряжение Многоликого, и я не могу ждать, пока твоя милость соизволит продрать глаза. А этот… – он метнул яростный взгляд на вытянувшегося в струнку Навта, – …денщик… позволяет себе чересчур много… Встать у меня на дороге! Ха!

Я холодно посмотрел на него и спокойным тоном, негромко ответил:

– Мой адъютант, Навт, назначенный на эту должность самим Многоликим, только выполнял мое распоряжение не тревожить меня. Если ты считаешь себя оскорбленным, за удовлетворением тебе надлежит обратиться ко мне.

Я помолчал, давая ему возможность обратиться ко мне за удовлетворением, но он только молча пыхтел. Тогда я тем же спокойным тоном продолжил:

– Теперь я слушаю тебя. Какое поручение дал тебе Многоликий?

– Он поручил передать тебе, что сегодня очень занят и не сможет уделить тебе время! – Галл прямо раздулся от удовольствия, передавая мне эту, как он считал, неприятную новость. – Кроме того, он просил передать тебе несколько вещей!…

Он сделал знак рукой, и из-за его спины показались двое гвардейцев, тащивших что-то, завернутое в плотную ткань. За ними робко шла средних лет женщина с большой, богато украшенной шкатулкой в руках. Я посторонился, и они прошли в комнату. Галл начал тут же распоряжаться.

– Зеркало поставьте вон на тот туалетный столик. А ты, Агата, поставь ларец рядом.

Вся троица двинулась к указанному Галлом столику, притулившемуся у дальнего окна, а Галл повернулся ко мне и торжественно произнес:

– Изволь отобрать необходимый тебе перстень и посмотри, подойдет ли тебе зеркало.

Гвардейцы между тем установили свою ношу на стол и стянули покрывающую ее ткань. Под покровом оказалось довольно большое овальное зеркало в тяжелой бронзовой раме. Женщина, которую Галл назвал Агатой, поставила рядом с зеркалом свой ларец и, отперев его маленьким, странно выгнутым ключиком, открыла крышку. В ларце на черном бархатном дне лежали перстни. Каждый был прихвачен специальным зажимом.

Я подошел к столику и оглядел принесенные вещи. Зеркало было как раз то, что надо. Его поверхность должна была очень хорошо передавать изображение, а витая металлическая рамка позволяла отлично уложить заклинание, спрятав его запуск. Затем, осмотрев принесенные драгоценности, я остановился на тяжелом, массивном золотом перстне с крупным, ограненным под кабошон, рубином и, осторожно отогнув удерживающий зажим, вытащил его из ларца.

Как только я, обратясь к Агате, произнес: – Благодарю тебя, – она тут же закрыла ларец и заперла его на ключ, а затем, достав небольшой листок бумаги, что-то черканула в нем и протянула мне со словами:

– Подтвердите.

На бумажном клочке было написано: «Белоголовый принял перстень „Багряный“ из коллекции матери-регентши», а ниже – «Подтверждаю». Я посмотрел на нее, затем на Галла, напряженно ожидавшего продолжения, и, протянув руку, прикоснулся к бумажке подушечкой большого пальца. Из-под пальца тут же потянулась голубоватая струйка дыма, и запахло паленым. Я оторвал палец от бумаги. Под словом «Подтверждаю» появился рой мелких, явно прожженных, дырочек, складывавшихся в замысловато изогнутую букву «И».

Галл озадаченно и разочарованно поскреб щеку, а Агата невозмутимо взяла свою бумажку и, аккуратно свернув, сунула ее за корсаж.

– Больше тебе ничего не надо? – подал голос Галл. – Может, ожерелье там или наплечные подвески?…

В его голосе явно сквозило ехидное желание хоть как-то задеть меня. Однако я уже решил не поддаваться на его мелкие укусы.

– Нет. Больше мне ничего пока не нужно. Если же мне еще что-то понадобится из драгоценных украшений, я не премину обратиться непосредственно к достопочтенной Агате.

Женщина, которая, прихватив свой ларец, уже уходила из комнаты, обернулась на мои слова, и я увидел на ее лице явное удовольствие, а затем услышал и негромко сказанную фразу:

– И правильно сделаешь, Белоголовый…

Не успели гвардейцы и что-то ворчащий Галл покинуть мою спальню, как в нее ввалились оба гнома. Опин бодро прошагал через весь спортивный зал, притворявшийся моей спальней, и с удовольствием шваркнул своей «ладошкой» о мою ладонь – очень ему понравилось наше с Данилой приветствие. А Зопин, едва переступив порог, опустился на мягкий ковер, прислонившись к стенке, всем своим видом показывая, что не может сдвинуться с места. Когда же я взволнованно спросил Опина, что случилось с его товарищем, тот скорчил недовольную гримасу и заявил:

– Я его еще вчера вечером предупреждал, что утром ему плохо будет. Он меня не послушался, так пусть теперь страдает…

– Да что случилось?… – не понял я.

– Нет, ты представляешь! Стоило нам прийти вчера в свои комнаты, как этот… – Опин пропыхтел что-то неразборчивое, – увидел накрытый стол. Как только его толстое брюхо почувствовало жратву, его пустая голова остаток разума потеряла. Он даже руки не помыл – сразу бросился… угощаться…

– Кто не помыл… Кто не помыл… – заныл из-под своей стенки Зопин. Но как-то это у него очень жалостливо получилось.

Опин повернулся и грозно уставился поверх синего колпака своего друга.

– Ты не помыл! Я не успел в туалет сходить, как он всю колбасу сожрал!…

– Кто сожрал!… Кто… – донеслось из-под стенки.

– Я его предупреждал: будет брюхо пучить, не обессудь, не надо было жрать в три горла. Вот теперь ноет «пузико болит».